Коричневый след
Шрифт:
Пациент в двести шестьдесят седьмой выглядел мертвенно-бледным, осунувшимся. Он не дышал. Пульса не было. Уже без всякой надежды она вскрыла пакет, наложила маску искусственного дыхания.
Когда подбежала Илона, они принялись делать массаж сердца. Но даже самые энергичные усилия вызывали на экране лишь слабый всплеск.
Они почувствовали облегчение, когда в палату ворвался врач.
— Электрический стимулятор! — приказал он, бросив взгляд на кардиограмму.
Сестра Хильдегард принесла прибор, смазала электроды
— Сто миллиампер.
Сестра Хильдегард установила указанную величину.
Небольшой писк показал, что аппарат заработал. Когда ток достиг установленной силы, писк прекратился.
Врач прижал электроды к грудной клетке пациента. Нажав кнопку, он вызвал удар током. Тело вздрогнуло и снова выпрямилось.
Линия на экране пришла в движение, но затем снова стала вертикально.
— Двести пятьдесят.
Снова писк до тех пор, пока ток не достиг нужной силы.
На этот раз тело содрогнулось сильнее, и линия кардиограммы продержалась дольше, но потом замерла на нуле.
— Пятьсот.
Когда казавшийся бесконечным писк прекратился, врач снова прижал электроды.
Верхняя часть туловища пациента выпрямилась, зеленые числа на шкале забегали, как безумные, над экраном сверкнул электрический разряд. Через несколько секунд фейерверк прекратился. Безжизненное тело лежало на постели.
— Это смерть, — тихо произнес врач.
Сестра Хильдегард перекрестилась. Практикантка заплакала.
Должно быть, она еще ни разу не видела смерти, подумала сестра Хильдегард. Положив руку Илоне на плечо, она увела ее из палаты.
Когда через несколько минут она вернулась, врач задумчиво стоял в изножье постели.
— О чем вы думаете, доктор Бемер?
— Так, ни о чем, — сказал врач, пожевывая кончик шариковой ручки.
— Что-нибудь не так?
— Мм-мм, — промычал он. — Сегодня в полдень вы измеряли ему температуру? — Он постучал шариковой ручкой по истории болезни. — Неужели действительно было 36,8?
— Это делала практикантка, — неуверенно ответила Хильдегард. — А почему вы спрашиваете?
— Странно, — пробормотал врач. — Пульс оставался нормальным до последнего момента, электролит в порядке… Все это не подтверждает нарушение сердечной деятельности.
Отложив историю болезни в сторону, он принялся вышагивать возле кровати.
— С другой стороны, что еще может быть?
Он взглянул на сестру, словно рассчитывал получить ответ.
— Выходит, мозг все-таки был задет… обширное внутреннее кровоизлияние… смертельный исход.
Казалось, его не особенно удовлетворил этот ответ.
На лбу мертвеца блестели многочисленные капельки пота.
Доктор Бемер отбросил одеяло. Тело умершего тоже было мокрым от пота.
Он снова взял историю болезни и принялся жевать ручку.
А уколы сегодня вы делали сами? — неожиданно спросил он.
Сестра
Конечно, господин доктор.
Я спрашиваю из-за пота. Обычно он выступает при недостатке сахара в крови, это бывает и у здорового человека в результате инъекции инсулина.
Вместе они направились в ординаторскую, проверили все предписания, но никакой ошибки не обнаружили. Диабетику из соседней палаты действительно была сделана в полдень инъекция инсулина объемом в 48 единиц. Умерший же получал предписанную ему дозу тагамета. Ошибка исключалась, поскольку инсулиновые шприцы существенно меньше других.
— Слава богу, — прошептала сестра Хильдегард и прикрыла глаза. Она работала в госпитале святой Елизаветы с восемнадцати лет, и мать-настоятельница всегда приводила ее в пример остальным.
9
Ужин начался семейной сценой. Улла вышла к столу на пять минут позже положенного и уселась, когда отец читал молит-иу: "Приди, господи, будь гостем на нашей трапезе".
В семействе Шульте ужин начинался ровно в семь часов, с первым ударом настенных часов; сесть за стол с немытыми руками считалось смертным грехом.
Она проигнорировала покашливание отца и принялась рассказывать матери, что было сегодня в больнице и в полиции. Услышав, как она называет типов из дальхаузенского полицейского участка гнусными легавыми, отец с шумом отставил іарелку.
— Послушай, Урсула, — начал он и прочел одну из своих невыносимых получасовых лекций на тему исполнения долга вообще и германской полицией в частности.
Она не преминула спросить, считает ли он исполнением долга также и игнорирование важных показаний, способных пролить свет на обстоятельства дорожного происшествия.
Но отец был убежден, что полиция права всегда. Он решительно запретил ей беспокоить полицию впредь, поскольку в итоге все это отразится на его карьере.
На ее замечание, что она, между прочим, уже взрослая и он больше не вправе что-нибудь ей запрещать, отец пригрозил запретить и дальнейшее посещение больницы.
— Эрих, ну ты ведь это не всерьез, — примирительно сказала мать.
— Почему? С тех пор, как она с ним общается, возникло множество проблем.
В наступившей тишине телефон прозвучал как трамвайный звонок.
Мать встала и пошла в прихожую.
Улла краешком глаза наблюдала за отцом. Сегодня он, как и каждый второй четверг месяца, побывал у парикмахера. Его прическа была верхом прилизанности и аккуратности. Маленькие плотно прилегающие уши делали и без того вытянутое лицо еще длиннее.
Мать вернулась из прихожей и молча села за стол. Плечи ее вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
— Что с тобой, мама?
— Эрика, кто это звонил?
— Из больницы, — всхлипнула она. — Отец… сегодня после обеда… а я так и не побывала там!