Кормундум. Царица Тени
Шрифт:
– Здравствуйте, Кира Юрьевна, меня зовут Петр Иванович, я ваш лечащий врач, – быстро забормотал тихий мужской голос. – Вы меня слышите?
– Угу, – тихо промычала я.
– У вас в момент очередного припадка случился сердечный приступ. Сейчас вы стабильны, Кира, но я настоятельно рекомендую вам как можно меньше волноваться, – врач сделал паузу, затем продолжил: – Скоро подойдет ваш психиатр, Павел Олегович, а пока отдыхайте. Старайтесь без надобности не двигаться, – вновь пауза. – Кира Юрьевна, вы поняли то, что я вам сказал?
Я вновь сделала усилие и посмотрела на доктора, чье имя уже позабыла.
– Да, – хрипло прозвучал мой ответ.
– Хорошо, – кивнул доктор и, сделав запись в карточке, вышел за дверь моей палаты.
Ровное монотонное пиканье аппарата, вторящего моему сердцу, усыпило меня. Я медленно плыла в темноте. Временами мимо пролетали полупрозрачные, еле различимые образы, картинки моей жизни, обрывки видений, лица. Чаще всего это были лица Серёжи, Маши и Лёши. Затем мне показалось, что меня кто-то беззвучно зовет. Ни звука не было произнесено, но все же я знала, что меня ищут. То и дело во тьме забвения начали проглядывать звезды, они становились все многочисленнее и ярче. Они закружились вокруг меня, образуя непреодолимое мерцающее кольцо. Мне стало казаться, что в бликах звездного света возникает и исчезает чей-то образ. Именно его зов я ощущаю, но не слухом, а душой.
– Где же ты? – позвала я в ответ. – Покажись!
Звезды завертелись ещё быстрее, настолько, что слились в единое целое, и тьма вокруг меня обратилась ярким светом.
– Кира.
Тишина.
– Кира Юрьевна, – Павел Олегович настойчиво вытягивал меня из мира грез, полного мира и покоя. В теле чувствовалась беспомощная слабость. – Вы меня слышите?
– Идите к черту… – я услышала свой голос будто со стороны, это был, скорее, хриплый шёпот.
– О! Милая моя, да вы уже ругаетесь. Что ж, видимо, идете на поправку, – я не видела его, но знала, что на его лице все та же неизменная улыбка. Я могла бы взглянуть на него, но мне не хотелось открывать глаза. Все, что угодно, лишь бы не видеть больше больничных стен. – Не желаете взглянуть на меня, Кирочка?
– Нет, – в голосе моем звучало больше уверенности, однако он все ещё казался чужим.
– Не буду настаивать, – легко сдался доктор. – Я назначил вам новые лекарства, которые помогут вам поберечь расшатавшееся сердечко. Будете больше и спокойнее спать.
В ответ я лишь слегка пожала плечами.
– Отдыхайте. Позже мы непременно с вами побеседуем, как только Петр Иванович сочтет это безопасным для вашего здоровья. Сейчас я хотел бы задать только один вопрос: видите ли вы сны?
Я помедлила, не хотелось, чтобы он отнял у меня мои видения, а это было вполне в его власти.
– Вижу, – коротко ответила я.
– Помните, милочка: это всего лишь сны…
– Да…
Шли дни. Недели. С момента моего визита домой прошло больше пяти месяцев. Дабы избежать новых припадков, любой из которых мог бы меня убить, Павел Олегович пичкал меня какими-то убойными успокоительными, так что я почти все время находилась в состоянии отсутствия. Призрачные картины проплывали мимо меня во тьме, тишине и покое. Поначалу образы из прошлого вызывали у меня яркие эмоции: любовь, радость, грусть, злость, тоску, но со временем видения побледнели, стали просто мутными облаками, медленно летящими мимо. Внутренний зов и звездный свет являлись ко мне все реже.
Знаете, такое чувство, когда вы знаете, что у кого-то из соседей звонит телефон. Вы знаете, что это телефон, хотя даже толком мелодии звонка разобрать не можете. И возникает интуитивное желание снять трубку. Несмотря на то что вы можете даже не знать, из какой квартиры исходит звук. Просто где-то на подсознательном уровне ваш разум откликается на раздражитель. И вы уже не можете не обращать на него внимание.
Вот и у меня так. Я как будто что-то слышу, и это вроде бы меня даже не касается, но я продолжаю прислушиваться, пытаюсь разобрать слова.
Шепот. Нет, не шепот. Голоса разные. Мне даже кажется, что все они мне знакомы.
Иногда я не слышу их. Особенно под действием таблеток. А бывают времена, когда они наполняют все пространство вокруг, будто я стою в центре огромной толпы. Но даже тогда удается уловить лишь обрывки фраз. «…иду… следую за тобой… мне страшно… отпусти меня… веди меня… Не бросай…».
Наверно, побочные действия от какой-нибудь терапии, слишком много коктейлей из лекарств.
Доктору я о них не говорю, но он наверняка знает, Нинка такие вещи скрывать не умеет!
Шум в эфире…
Реальность сбивается на соседнюю волну…
Я больше не могу бороться!
Нарастает чувство: это все не моя жизнь! Я как будто раскалываюсь на множество кусочков! Привычный когда-то для меня мир отторгает меня, а я его.
Наверно, именно так люди сходят с ума. Нужна ли для этого особая причина?
Мои мысли зашли в тупик. Я просто лежала на кровати, уставившись в потолок, не видя его. Перед моими глазами возник макет нашей планеты, игрушечный, мультяшный, и он начал искажаться, растягиваться и сплющиваться. А потом – бах!
– Кирочка, я должен вам сообщить, что собираюсь отменить некоторые лекарства. Ваше состояние и поведение на данный момент вполне это позволяют, – заявил Павел Олегович, прогуливаясь со мной по осенней траве внутреннего двора психушки.
– Чудно, – отрешенно ответила я. Его слова мало что значили, мое внимание больше занимала радуга на сером затянутом тучами небе. Она была такой… выбивающейся из монотонности окружающего мира, видимо, потому что лишь мерещилась мне.
Через пару дней после нашего разговора с доктором я ощутила на себе эффект отмены мощных успокоительных. Мир начал возвращаться ко мне, а я к миру. Первое яркое чувство, что вернулось ко мне, было негодование от общества моей неизменной соседушки. День за днем я все больше окуналась в реальность происходящего, а через неделю состоялось мое первое свидание с детками после моего неудачного возвращения домой.
Вслед за способностью чувствовать вернулись и мои приступы. Они стали ещё более болезненными, ещё более неуправляемыми.
Почти постоянно со мной были и голоса. Они не приносили мне ни радости, ни боли. Просто были рядом. Хотя Нинку очень веселило, когда я рефлекторно отвечала на мерещащиеся мне вопросы.
Я исписывала тетрадь за тетрадью и делала это не в качестве терапии, а потому что не могла иначе. Однако о голосах старалась не упоминать. Рука не поднималась написать о них.