Корни камня
Шрифт:
— А потом… — губы Регины снова дрогнули, — мы вышли… ты… носил серебряный клык на цепочке… на шее… и вот он впивался в меня, больно, а я думала — как хорошо… Шрам остался… — она дотронулась до стянутой комбинезоном груди. Ивара будто окатили кипятком.
Он ясно вспомнил полутемную отцову спальню, плывущие в воздухе одежды, стонущее дыхание двух сплетенных людей… Ему показалось, что все повторяется — он снова подглядывает и знает, что подглядывать за ЭТИМ стыдно. Непристойно. Как будто Регина делает с Барракудой
На какое-то он потерял нить разговора; слова Регины текли мимо его ушей — он видел только рот, круглые шевелящиеся губы. Барракуда сделает все, что велят ему эти губы… Не зря так горбится его спина. Не зря так долго — молчание, молчание, молчание…
— …что могла, — говорила между тем Регина. — Всякий раз, когда твоя судьба менялась к лучшему… Ты успевал, прежде чем…
Ивару показалось, что плечи Барракуды поднялись и упали.
Глаза Регины поблескивали в глубине экрана, как две ртутные капли:
— Помнишь… Как мы всей компанией навернулись прямо на взлете… Гагу чуть не размазало о пульт, кто без сознания, кто стонет, кто ругается… И только вы с Оновым смогли вытащить всех, по очереди… А у вас было десять целых ребер — на двоих… Мы добрались до Грота… Странно, что добрались… И чудом выбрались… — она перевела дыхание. — А Темара злилась, когда ты смеялся над Оновым. Злилась, но делала вид, что шутит…
Ивара скрутило от ненависти. Как ОНА может говорить о маме… и такими словами?! «Злилась»… Мама никогда не злилась, это ты, выдра старая, змея, ты злишься, добраться бы до тебя, высказать… Мало получила, тогда, в то утро, накануне плена…
Регина будто ощутила порыв его гнева. Опустила плечи, сухо усмехнулась:
— Темара… Она… чувствовала, наверное. Ты, его победоносный… соперник… А она ждала ребенка. Саню… Теперь Саня мертв, а Ивар…
— Ты же знаешь меня!.. — голос Барракуды снова напомнил Ивару упругую злую змею. — Как же ты могла присоветовать ему… этот бездарный штурм?!
— Ты преувеличиваешь мое влияние на Командора, — сухо отозвалась женщина. Лицо ее моментально сделалось ледяным — Ивар ужаснулся. Он никогда не знал и не видел ТАКУЮ Регину.
— Нет, — проронил Барракуда сквозь зубы. — Я еще помню твое влияние… на меня!
Регина опустила голову — весь экран заслоняли теперь рассыпавшиеся волосы. Ивар вспомнил, как красиво они развевались тогда, в спальне, в невесомости.
— Всевидящие звезды, — прошептал динамик в неподдельной, мучительной тоске. — Чего вы от меня хотите… Всю жизнь… Онов… и ты… Вы ХОТИТЕ этого влияния… Вам… никак не поделить…
— Онов и я, — сказал Барракуда с непонятным выражением.
Регина подняла лицо:
— Ты уже отомстил ему… так отомстил, как только можно было мечтать. Самая страшная месть.
— Я не хотел никому мстить, — процедил Барракуда сквозь зубы. — Я хочу и прошу только одного — чтобы НАС ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ!
— Вас не оставят в покое, Кай. Никогда. Не рассчитывай, — голос Регины снова обрел холодную твердость. — Ваш уход, ваши требования — слишком большой удар для Города. Я понимаю — предки… Камни… Красивая легенда и властолюбивый Коваль во главе… Нет, — поспешно продолжала она, предупреждая реакцию Барракуды, я совершенно тебя понимаю… Чего-чего, а корысти в тебе ни на грош… Ты романтик, Кай… Романтик, убивающий детей…
— Саню убил не я. Жизнь Ивара вне опасности.
— Нет, — лицо Регины сделалось вдруг печальным, — вот как раз жизнь Ивара в большой опасности. Город не может выполнить условий.
— Я тоже умею считать. Может. С трудом, но город может сделать это. Может!
— Кай, Город большой, и в Городе полно детей. Ты хочешь, чтобы рисковали… ими всеми? Существуют аварии, утечки, эпидемии, неожиданности… Ты хочешь выпотрошить нас, лишить ресурсов?
Она говорила сильно и убедительно, на бледных щеках ее проступила тень румянца:
— Ты предаешь сам себя, Кай… Ты благородный человек, самый благородный, самый оригинальный из всех, кого я знала… Остановись. Хватит крови, крови детей… Подумай, Кай. На твою душу ляжет грех. Ты никогда не найдешь Прародины… Будешь скитаться с фонариком в руках, а не найдешь…
Откуда она знает, подумал Ивар удивленно. Барракуда молчал.
— Поставь себя на место Онова, Кай… Вспомни… Вспомни, что вас связывало… Неужели ты не умеешь прощать? Прощать поверженному, униженному врагу… Представь на секунду, что это наш сын… Могло ведь случиться так, что…
— Замолчи.
Слово упало, как занесенный нож. Ивар задрожал, даже Регина видимо смутилась, отступила, проглотив уже приготовленный довод.
— Ты блестяще провела раунд, — бросил Барракуда устало. — Но последнее слово за мной-таки… Ничего не выйдет, Регина. Я не отступлю.
— Это ребенок, — сказала Регина шепотом.
— Я знаю.
Стало тихо, так тихо, что Ивар испугался: бешеный стук сердца выдаст его.
Регина длинно, со всхлипом вздохнула; тогда Барракуда сделал невозможное: протянул руку и коснулся экрана. Коснулся ее щеки.
Обмерев, Ивар увидел, как распахнулись ее воспаленные глаза, как затряслись губы, как густая краска залила обескровленные перед тем щеки. Нет, подумал Ивар в замешательстве. Так не сыграешь. Так не притворишься…
— Все эти годы… — прошептала Регина, будто преодолевая боль. Плечи Барракуды приподнялись, словно он хотел захватить в грудь побольше воздуха.
Потом Регина вскинулась. Проронила сквозь зубы:
— Даже если тебя притащат в цепях… Я хочу тебя видеть.
Экран погас. Барракуда стоял неподвижно, и Ивар видел спину его, темную спину, одну только спину.