Корни камня
Шрифт:
Потом ноги ослабли. Барракуда поднялся и, капая кровью из прокушенного Иваром пальца, подошел к лежащему:
— Вставай.
Тот застонал, шаря руками в поисках опоры. С трудом сел; Ивар еле сдержал удивленный возглас.
Потому что сидевший оказался Генералом.
— Ивар, — бросил Барракуда через плечо. — Время.
Ивар глянул на хронометр:
— Девятнадцать минут сорок три секунды…
— Барракуда, — прошептал Генерал. — Это… немыслимо. ТАКОЕ… это впервые. Это…
— Заткнись, — сказал Барракуда сквозь
— Да… Но предупреждения не было. Почему не было сводки?..
Барракуда будто не слышал:
— Второй корпус… В одиночку трудно. Начинай с женщин, кто послабее… — пальцы Барракуды выбросили из шприца пустую ампулу и заменили ее полной, зеленой, как изумруд. — И связь. Обязательно связь, Генерал… Все. Пошел!..
Прижимая к боку коробку ампул, Генерал поспешил прочь по коридору; Барракуда снова завладел онемевшей рукой Ивара, и снова навстречу им понеслись коридоры и повороты.
Полуоткрытая дверь. Пожилая женщина в обмороке; Ивар облегченно вздохнул: драки не будет. Барракуда ввел бедняге лекарство и не стал дожидаться, пока она придет в сознание — просто потащил Ивара дальше.
Следующая дверь оказалась распахнутой настежь. В темной луже у порога белела вывалившаяся из проема рука — судорожно стиснутая, вцепившаяся в остро поблескивающий предмет — не то лезвие, не то осколок. Барракуда заглянул в проем — и властно отпихнул мальчика:
— Дальше.
Хронометр показывал тридцать девять минут две секунды. Ивар заплакал.
Запищал браслет на руке Барракуды; не останавливаясь, он поднес зеленый огонек к щеке:
— Хорошо… Очень… хорошо… еще двадцать минут. Ищите…
Происходившее потом слилось в один сплошной поток.
Ивар едва успевал выбрасывать из шприца пустые ампулы; коридоры вдруг наполнились людьми, обезумевшими от страха, и другими, растерянными, злыми, деловитыми; Ивар тыкал шприцом, не глядя — тыкал, пока шприц не вынули из его непослушных рук. Отойдя прочь, он еще успел увидеть чьи-то босые ноги, медленно покачивающиеся в полуметре от пола.
Помутнение. Помутнение разума.
Барракуда сидел на полу — глаза полуприкрыты, губы запеклись, серое, изможденное лицо. Ивар чуть не споткнулся о его ногу.
— Время… — прошептал Барракуда, не открывая глаз.
— Пятьдесят три сорок две, — автоматически ответил Ивар.
Вокруг суетились и переговаривались, ругались, окликали и считали уцелевших.
— Что такое Помутнение? — спросил Ивар.
Барракуда чуть заметно шевельнул губами:
— Движение… песков… Вибрация… Проклятие… запрещенного объекта «Пустыня»…
— Это… часто?
— Редко… Так сильно — почти никогда. И сводки не было, черт, черт!.. Не было сводки…
За углом коридора плакала девушка. Навзрыд. Почти девчонка.
— Зачем же вы поселились
Барракуда вскинул брови:
— А все другие места Город застолбил задолго до твоего рождения… И моего, кстати, тоже…
Вздрогнул пол под подошвами бегущих людей.
— Время… — прошептал Барракуда.
— Пятьдесят пять тридцать одна…
— Барракуда! — коротко стриженая женщина опустилась рядом, нет, скорее упала, сбивая в кровь колени, — Барракуда… Зеленки!..
Он подтолкнул ей навстречу опустевшую сумку. Женщина запустила в нее руку — и лицо ее сделалось смертельно обиженным:
— Где же?!
— Все, — сказал Барракуда. — Еще у Генерала, у Друвича, в контейнере…
— Нет ни у кого! Все!
— И в контейнере?!
Некоторое время Барракуда и женщина в упор смотрели друг на друга, и Ивар почувствовал, как из пустоты между ними рождается новый, пока непонятный ему страх.
— Кто? — медленно спросил Барракуда.
— Тимор… — выдохнула женщина.
Это был молчаливый парень, приносивший Ивару еду. Сейчас он кричал, и четверо мужчин прижимали его к полу, и Милица пыталась удержать на коленях мотающуюся голову с бесформенным, расплывшимся в вопле ртом.
Люди метались. Ивар просто стоял и смотрел.
Он сразу понял, что ампулы не будет. Что-то твердил Генерал, плакала коротко стриженая женщина, а парень по имени Тимор смотрел и смотрел в глаза своему ужасу. Из черного разинутого рта струйкой бежала красная слюна, а вырывающиеся из горла звуки все меньше походили на человеческий крик.
— Барракуда… Сделай… Зеленки… Найди… Сделай…
Чего они хотят от него, искренне удивился Ивар. Нет у него ампулы, нет никакой «зеленки»… Надо же, бардак какой, знали, что Помутнения возможны — и не запаслись лекарством… Отец — он бы все предусмотрел…
Тимор посинел. Из закатившихся глаз его текли слезы. Хронометр тонко запищал — шестьдесят одна минута. Истек срок… какой-то важный срок.
Теперь они все сидели над распростертым агонизирующим телом. Чьи-то ладони лежали на впалых щеках, на лбу, на вздувшейся шее; Тимор не слышал и не чувствовал. Последним видением в его жизни было нечто, от чего глаза его сделались белыми, как два алебастровых шарика.
Запертый в комнате с ободранной обшивкой, он слышал, как содрогнулся пол — три капсулы, три фонарика, последний путь.
Тогда, возле страшного трупа, оставшегося от серьезного парня по имени Тимор, Ивар поймал на себе взгляд. Взгляд брошен был в расчете, что Ивар не заметит его; он, однако, заметил.
Сейчас, глядя в разинутый рот надорванной обшивки, Ивар с удивлением подумал, что еще неделю назад ему и в голову не могла прийти та мысль, которая ворочалась сейчас на дне сознания; мысль рождена была взглядом, спровоцирована взглядом — однако теперь Ивар решил, что, не будь взгляда, она явилась бы все равно.