Коробейники

Каштанов Арнольд Львович

Ляле он позвонил из автомата, и она поехала провожать его. Они нашли пустую скамейку у задней стены аэровокзала, слушали объяв­ления о полетах и видели, как садится солнце за летным полем, от которого тянуло озерной свежестью. Розовые сумерки, красные сиг­нальные огни на фиолетовых тучах, разбегающиеся для взлета реву­щие самолеты — все это не действовало на Лялю. Она сидела, покачи­вая, как обычно, сабо на кончике пальца, молчала, будто бы забыв, что Юшков рядом, но стоило ему повернуть к ней голову, и она мгновенно поднимала глаза, пытаясь то ли спросить, то ли подсказать что-то взглядом. Он даже не знал, надолго ли уезжает. Ему самому Лебедев объяснил так: «Последняя сталь должна уйти из Черепановска не позднее двадцатого июня. Сегодня четвертое. Справишься бы­стрее — тем лучше».

Ночь Юшков провел в Быкове и в полдень вылетел в Горск. От Горска до Черепановского металлургического комбината ходил

рейсовый автобус. Зной уже отпустил, но пока автобус стоял на оста­новке, все пассажиры в его раскаленном салоне пропотели, как в парной бане. При движении в открытые окна задул ветерок. Донесло гарь мартеновских печей. По обе стороны дороги была степь, белый песок чередовался с солончаками, до самого горизонта не видно было ни одной трубы. Просто, наверное, гарью пропахла обивка автобус­ных сидений.

Глава вторая

Черепановск не отличался бы от других районных городков, если бы не гостиница. В пять этажей, с тремя фасадами на три улицы, с пилястрами и лепным карнизом под крышей, она поднималась над городом, как собор. Вертикальная вывеска «Металлург», нависающая над бульваром, относилась не к гостинице, а к ресторану на ее первом этаже. В холле было прохладно, тихо и чисто, в длинных коридорах лежали ковровые дорожки.

Место оказалось только в номере на четверых. Когда Юшков во­шел туда, трое его соседей, сидя на двух кроватях, ужинали. Разло­жили на газете ломти хлеба, плавленые сырки и зеленый лук, а бу­тылку на всякий случай держали под кроватью.

Это была случайная компания. Один, в майке, мускулистый, круп­ный, ругал кого-то. Двое других вынужденно сочувствовали. Увидев Юшкова, ражий обвинитель досадливо замолчал. Зато один из сочув­ствующих, худой, юркий, в рубашке, которая вылезала из брюк, вы­скочил навстречу, словно старого знакомого увидел. Ему хотелось умиляться и плакать от радости, а приходилось сочувствовать утоми­тельному чужому гневу. Появление Юшкова давало повод излить наконец избыток восторга, и худой обнимал и тащил нового соседа к кровати с закуской. Кроме того, он не был уверен, что пить в гости­нице разрешается, испугался, когда Юшков открыл дверь, и возли­ковал, убедившись, что опасности нет. Третий, пухлый блондин, слег­ка осовел. Под серым пиджаком были желтая рубашка и красный галстук. Худой засуетился, отыскивая посуду для Юшкова. Блондин вытащил из-под кровати бутылку, долил свой стакан и протянул Юшкову — воспользовался случаем, чтобы не выпить свою долю. Юш­ков отвел стакан рукой: «Нет, ребята. Вы как хотите, а я не пью».

Ражий дядька в майке опустил кучерявую потную голову, ждал, пока затихнет суета. Он решил перетерпеть ее, не распылять свой гнев. «Я ему кажу, ты сколько тут днив? Я все разумию, тебе бильш надо, таким, як ты, всегда бильш других надо, ты только одно скажи: ты скильки тут днив?»

Они все приехали за сталью. Блондин прилетел утром из Горь­кого. «Обвинитель» был из Киева и сидел тут уже несколько дней. Он жаловался, что получил резолюцию замдиректора, но появился какой-то гусь из Нижнего Тагила, и все пошло прахом. Худой, уже не улавливая смысл слов, а одну только интонацию, безнадежно мах­нул рукой: мол, что еще можно ждать от нижнетагильца? Киевлянин криво усмехнулся: «Разумна людына... шо й казаты, разумна людына... Кто дурнейший, пусть месяцами сидит, а он одному дал, другому дал, с третьим выпил — и два вагона хрома в кишени. Разумна...» — «Надо уметь,— щурился по-бабьи блондин,— а мы не умеем».— «От том и справа, что мы того не умиемо...» Блондин скучно кивал, осторожно взял с газеты хлебную корочку и стал жевать. Чувствовалось, киевлянин ему неинтересен, сам он гораздо опытнее и знает хорошо, что ему нужно здесь делать. «Люди сейчас стали не те»,— сощурился он и глянул на Юшкова: трезвый слушатель мешал ему. Юшков переоделся в тренировочный костюм, взял полотенце. Худой проводил его тоскующим взглядом. Вместе с Юшковым исчеза­ла его надежда предаться умилению. Он уже утомился сочувствовать чужой обиде.

В душевой Юшков остывал под прохладными водяными струями. Его соседей по номеру, конечно, нельзя было назвать деловыми людь­ми, и все же он уже чувствовал какое-то их преимущество и начинал понимать, что взялся не за свое дело. Он взбодрил себя душем и спустился на первый этаж в ресторан.

Там сидели три или четыре человека. Гудели вентиляторы в кух­не, пахло щами и жареным мясом. Коренастый, низенький дядька вошел вместе с ним, посоветовал: «У двери не садись, сквознячком тянет». Сели за один столик, и коренастый спросил без особого, впро­чем, интереса: «Издалека?» Юшков ответил и спросил: «А вы?» «Из Нижнего Тагила»,— сказал коренастый. Соперник киевлянина выгля­дел скромно. Только

вот большой и толстый нос в лиловых прожил­ках нарушал гармонию. Нижнетагилец разговаривал с Юшковым, а нос принюхивался, поворачивался к буфету: кажется, пиво привез­ли. Нос мешал принимать его обладателя всерьез. Собеседник Юш­кова не подозревал, что стал в некотором роде легендарным и моло­дой человек за его столиком, приехавший час назад, уже наслышан о нем как о самой знаменитой здесь фигуре. Спросил как равный равного: «За чем ты здесь?» — «За хромистой сталью».— «Хрома нет. Был один вагон, я его сегодня забрал... У меня сосед месяц и десять дней из-за хрома тут просидел. Херсонец. И впустую».— «Так и уехал ни с чем?»—не поверил Юшков. Нижнетагилец повторил: «Месяц и десять дней впустую. Хромистую сталь они не умеют делать. Что ни плавка, то брак. Министерство навязало им заказы, а они к этому не готовы».— «Но вы вот получили вагон?»— «Я другое дело».— «Почему?» — «Каждая фирма имеет свои секреты».

Подошла официантка: «Обеды кончились. Есть яичница и гу­ляш». «Может быть, водку?» — предложил Юшков. Нижнетагилец усомнился: «Не жарко ли?» — «А мы немного,— сказал Юшков и по­просил официантку: — Триста грамм».— «И пива две бутылочки»,— сказал нижнетагилец и подмигнул официантке. Юшков вернулся к теме. «Значит, секреты?» — «Ты с чем приехал?»— «В смысле?» — «Ну не с пустыми же руками?» — «Ну есть кое-что...» — «Что у вас там может быть для них на автозаводе. Ничего у вас для них нет. Небось выписали шестьдесят рублей через завком, и считаешь, что хром у тебя в кармане».— «Какие шестьдесят рублей?» — будто бы не понял Юшков.

Нижнетагилец успел заметить смущение, понял, что угадал, ус­мехнулся. Официантка принесла ужин. Ресторан постепенно запол­нялся людьми. Нижнетагилец сказал: «Коробейники».— «Почему ко­робейники?» — «Историю надо знать. Были такие. Осуществляли снабжение населения». Юшков ждал, когда сосед вернется к главной теме, но тот почувствовал его интерес и, набивая себе цену, важно молчал, хотя, наверно, это ему было нелегко. Юшков понимал, что торопиться нельзя.

Расплатились и вышли в холл.

В углу его стояло перед телевизором несколько кресел. Немоло­дые мужчина и женщина смотрели документальную передачу. Жен­щина была хорошо одета и казалась много интересней своего не­взрачного соседа. Она вязала. Нижнетагилец показал на нее глазами и подмигнул Юшкову. Женщина, деля внимание между телевизором и вязанием, все же заметила подмигивание. Попавшись, нижнетагилец смутился и спросил: «Что будет? Свитер?» «Сыну свитер»,— спо­койно кивнула женщина. Мужчина, упираясь руками в подлокотни­ки, а плешивой макушкой в спинку кресла, почти лежал в нем. «Что, Григорьевич,— сказал он нижнетагильцу,— я слышал, ты вагон хрома урвал?» — «Я же не сижу все дни перед телевизором,— сказал нижнетагилец.— Я на комбинате околачиваюсь».— «Что без толку оплачиваться. Тебе легче прожить»,— сказал мужчина. Женщина тихо приказала: «Сядь. Ты совсем уже сполз». Он подтянулся, сел повыше и потрогал рукой ослабевший узел галстука. «Значит, домой теперь?»—спросила женщина нижнетагильца. «Не знаю,—сказал он.— Я скажу «домой», когда у меня будут номера вагонов. Когда я вот по этому телефону, — потрогал он красный аппарат на столике перед теле­визором,— сообщу на завод номера вагонов, тогда я смогу сказать «до­мой».— «А я, наверно, как раз успею свитер довязать,— вздохнула женщина.— Пока свое получу».— «Не пойму вообще, зачем тебя по­сылают,— обидно засмеялся нижнетагилец.— Что ты здесь есть, что тебя нет».— «Это вы начальству моему подскажите»,— улыбнулась женщина, подняла на нижнетагильца глаза и, к удивлению Юшкова, покраснела. Нижнетагилец подмигнул: «Надо будет подсказать».

Он пошел к лестнице. Мужчина в кресле крикнул ему: «Сейчас начнется футбол!» — «Посмотрю, как мой херсонец,— ответил ниж­нетагилец.— Не уехал ли. Обещал коньяк поставить, если хоть что-то получит. Месяц и десять дней впустую просидел».— «Я думаю, он уже уехал,— сказал мужчина в кресле.— Он тут звонил утром в Херсон. Отзывают».— «Значит, сегодня уедет»,— засмеялся нижнетагилец и ушел.

«Вы садитесь»,— сказала женщина Юшкову. Идти в номер не хо­телось. Юшков сел. У женщины был мягкий южный выговор. «Я из Одессы. Дважды в год здесь по месяцу торчу,— сказала она и кивну­ла в сторону мужчины.— Вот Аркадий Семенович тоже каждый конец полугодия тут. Мы уже здесь как свои стали. В первый раз вам, ко­нечно, будет трудно. Пока связи наладятся».— «Если вас тут за своих считают,— сказал Юшков,— что же вы так долго без стали сидите?»— «Не получается у них пока хромистая сталь. Как плавка, так брак. А на нет и суда нет».— «Но вот этому товарищу из Нижнего Тагила удалось?» — «Еще бы,— ревниво вмешался мужчина.— Он с нарядом на дефицитные электродвигатели. Он им электродвигатели, они ему сталь. Да и то один вагон получил, а ему надо два».