Король-Демон
Шрифт:
Мы вошли в спальню, и Алегрия опустилась на край кровати.
– Еще одно маленькое одолжение, – сказала она, смущенно отводя взор. – У вас есть маленький ножик?
Я действительно держал в своем несессере маленький складной нож, которым чистил под ногтями. Я протянул его Алегрии.
– Только осторожно, он очень острый.
– Хорошо, – сказала она и, прежде чем я успел опомниться, разрезала себе кончик безымянного пальца.
– Что ты делаешь? – воскликнул я.
– То же, что и вы. Не даю родиться слухам. – Откинув одеяло, Алегрия уронила капельку крови в центр простыни. – Не забыли?
– Знаю, – хмуро буркнул я.
– И шея тоже.
– Не сомневаюсь.
– Дамастес, как низко разлилась краска?
– Женщина, прекрати. Я говорю серьезно.
Нагнувшись, Алегрия задула свет. Сняв халат, я плюхнулся на кровать и натянул на себя одеяло. Алегрия тоже легла. В спальне стояла полная тишина; лишь откуда-то издалека доносился едва различимый стук колес арбы по брусчатке мостовой.
Алегрия снова хихикнула.
– Спокойной ночи, господин.
– Спокойной ночи, Алегрия.
Я был уверен, что – учитывая необычность ситуации – буду ворочаться часами, не в силах заснуть. К счастью, я ошибся. Сон овладел мной через считанные мгновения. Не помню, что мне снилось. Но проснулся я на рассвете с ощущением чего-то очень приятного, и на устах у меня играла улыбка. А мой член был твердым, словно стальной прут.
На следующее утро мы тронулись на юг, в Джарру. Нас сопровождали два эскадрона 3-го королевского Таэзлийского Кавалерийского полка. Всего в них должно было насчитываться около четырехсот человек, сказал нам шамб – это звание было равносильно нашему капитану – Алатыр Филарет, командир эскорта. Но на самом деле в двух эскадронах едва набралось двести пятьдесят солдат, причем пятьдесят из них были недавно откомандированы «помогать обучать пополнение» – еще одно указание на то, что Майсир наращивал военную мощь.
Другой шамб, Каре Ак-Мехат, как меня сразу же предупредили, происходил из древнейших и «лучших» семейств Майсира. В действительности же он напомнил мне одного надменного глупца, легата Нексо, чей череп, к счастью, проломил какой-то крестьянин во время восстания Товиети. Ак-Мехат был на несколько лет старше Нексо, но это не прибавило ему ума. Больше всего он любил разглагольствовать о себе; второй излюбленной темой разговора была знатность его рода. Я старался по возможности избегать Ак-Мехата.
Наш караван состоял из пяти экипажей, установленных на мягкие стальные рессоры. Однако непрерывная тряска на майсирских – я чуть было не сказал «дорогах», но вовремя одумался – разбитых колеях действовала на нервы. Я уставал не меньше, чем если бы скакал верхом или ехал в крестьянской телеге. Я часто с тоской вспоминал огромную неуклюжую карету, построенную по моим чертежам и предназначенную для того, чтобы возить меня по просторам Нумантии с относительным комфортом – смысл этого слова я начинал постепенно забывать.
Наши экипажи были просторными. В каждый экипаж было впряжено по восемь лошадей. Я подозревал, что это были переоборудованные дилижансы, обитые изнутри кожей, с окошками, закрывающимися на время непогоды промасленными холщовыми шторками. Не сомневаюсь, меня считали сумасшедшим, ибо в любую погоду я держал шторки раздвинутыми. Думаю, Алегрия, хоть она и не произнесла ни слова, мысленно ругала свое «везение», кутаясь в меховой плащ так, что были видны только глаза, кончик носа и пальчики, – и это при том, что на дворе стоял Сезон Дождей, а до Сезона Перемен было еще далеко.
Я объяснил Алегрии, что в детстве меня однажды заперли в крохотном чулане и с тех пор я боюсь замкнутых помещений. На самом деле я внимательно смотрел по сторонам, примечая все и вся, что может понадобиться полководцу, ведущему свои войска в эти земли, начиная от глубины бродов и заканчивая тем, где можно будет раздобыть фуражный корм. Мои люди, ехавшие сзади во второй карете, занимались тем же самым. Каждый вечер мы собирались все вместе, якобы для того, чтобы сообща помолиться, и майсирцы, с уважением относящиеся ко всему, связанному с богами, нас не беспокоили. На самом деле мы докладывали капитану Ласте обо всем увиденном, имеющем какое-либо военное значение, а он записывал все сведения мелким почерком в длинный свиток, который прятал в своем кивере. В последних трех экипажах перевозились припасы на чрезвычайный случай и материалы для лагерной стоянки. И то и другое нам приходилось использовать слишком часто.
День за днем мы упрямо ползли на юг. Мне очень хочется сказать, что мы постоянно были в пути, но это было бы слишком далеко от истины. То и дело нам приходилось ждать, пока успокоится вышедшая из берегов река, пока уберут завалы из деревьев, перегородивших дорогу, пока утихнет сильная буря. Дороги в Майсире представляли собой сущий кошмар. Сами майсирцы шутили – и в этой шутке, увы, было чересчур много правды, – что найти дорогу в море грязи очень просто: по выбоинам от колес.
Убогая система сообщений на бескрайних просторах Майсира производила удручающее впечатление. Без хороших дорог наша армия, если ей придется наступать, будет тащиться вперед так медленно, как в прежние времена, когда она была обременена огромными обозами с офицерскими любовницами, бесчисленными слугами и ворохом ненужного барахла.
Мы проезжали через крохотные захудалые городишки, скорее большие деревни, с неровным булыжником мостовой, на котором особенно сильно встряхивало колеса карет, – серые, унылые. Единственными прочными сооружениями были каменные храмы, неизменно самые внушительные постройки. Затем мы снова возвращались в суэби – к серому небу, серой грязи, серому дождю, серым кустам, так что вскоре глаза начинали болеть, требуя отдыха от этого бесконечного однообразия. Единственными яркими красками вокруг были наши мундиры и пестрые наряды Алегрии.
Я ни за что бы не предположил, что мне надоест постоянная сырость, – ведь я родился и вырос в джунглях. Однако серая мгла, мерзкий холод с утра до вечера в вечно сырой одежде, не высыхающей за ночь, – это действовало на всех нас. Я с гордостью смотрел на Алегрию. Возможно, девушка родилась для дворцовой роскоши, но сейчас она стойко переносила все тяготы пути, в трудную минуту подбадривая нас шуткой, каким-нибудь интересным рассказом или преданием о здешних местах, а то просто замечанием о реке или деревеньке, мимо которой проходил караван. Если ночь заставала нас в суэби, вдалеке от населенных мест, Алегрия рассказывала сказку у костра или пела.