Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака
Шрифт:
— Он очень болит?
Стефан заплакал, когда его джинна отправили в госпиталь из-за глазной инфекции. Твердо решив поддерживать профессиональную дистанцию и не веря, что мальчик искренне переживает за него, Корчак записывает: «Полагаю, он вспомнил свою семью — тот, кто ложится в больницу, умирает».
Стефан навестил его вместе с Валенты.
— А скажите, эти офицеры тоже больны?
— Да.
— Глазами?
— Нет, у них разные болезни.
— А они играют в карты на деньги?
Когда Корчак решил поработать с одним ребенком, он спросил свой дневник: «Чему это будет равносильно?» — вопрос, на который он никогда не попытался ответить. Его теплое чувство к Стефану (и ко всем шалунам, которых он особенно отличал в приюте) может показаться читателям фрейдистской
Он завершил эту заметку коротким сообщением: «Я провел с ним только две недели. Я заболел, и мне пришлось уехать, но мальчик еще некоторое время оставался там. Потом на фронтах началось движение, и мой ординарец вернул его в казенный приют».
Глава 11
СКОРБНАЯ МАДАМ
Жизнь никогда не дает полного освобождения, только частичное.
Достижения бывают только фрагментарными.
В том марте 1917 года Корчак расстался не только со Стефаном, но и с Валеты, который исчез из его жизни вместе с госпиталем. Когда с глазами у него стало лучше, Корчак попросил и получил перевод в полк, дислоцированный в Киеве, городе, о котором он не переставал думать с того времени, как провел там три дня отпуска три года назад.
Киев, древняя столица Украины, не принадлежал Польше с конца XVII века, но в нем все еще жило много поляков. Приехав туда накануне Рождества 1915 года, Корчак прямо с поезда отправился с рекомендательным письмом к I основательнице первой польской гимназии для девочек Вацлаве Перетякович. Она приоткрыла дверь с опаской, боясь, что это полицейские явились за ее дочерью Яниной, но увидела худощавого мужчину в мундире русского офицера — слишком, заметила она, длинного для него. Офицер представился Генриком Гольдшмидтом, но мать и дочь вскоре узнали, что он — Януш Корчак, знаменитый писатель и педагог.
Мадам Перетякович помогла Корчаку встретиться с Мариной Фальской, полячкой, которая только что возглавила приют Красного Креста для шестидесяти польских мальчиков, эвакуированных из Варшавы перед тем, как город оккупировали немцы. Корчак помчался на Богонтовскую улицу, ожидая увидеть ветхий дом в бедном районе города, и был изумлен, оказавшись перед большой дачей в рощице над Днепром. Однако, вопреки безмятежности снаружи, внутри царил хаос. Выведенные из равновесия тем, что с ними произошло, мальчики сокрушали все, включая и их новую директрису. Удрученная трагедией своей личной жизни сверх бед своих подопечных, Марина Фальская никак не могла предвидеть, что энергичный военный врач, вошедший в тот день в приют прямо с улицы, изменит ее жизнь и станет ей опорой.
А вошел он в приют в момент кризиса: только что явился полицейский забрать тринадцатилетнего мальчика, обвиненного в краже ручных часов. Попросив разрешения расспросить подозреваемого и навести справки, Корчак вскоре доказал невиновность мальчика. Дети немедленно успокоились, почувствовав союзника в этом твердо распоряжающемся незнакомце.
За два оставшихся дня рождественского отпуска Корчак сумел заразить мальчиков своим энтузиазмом относительно самоуправления и организовать суд равных, а также написать передовицу для их новой рукописной газеты. Когда подошло время его возвращения в Тернополь, Марина Фальская, по натуре застенчивая и сдержанная, не знала, как выразить свою благодарность, и только заверила нового друга, что будет продолжать начатое им. Корчак с его обаянием и юмором был одним из немногих, кому удалось сломать барьер ее суровой замкнутости. «Скорбная Мадам», как некоторые злоязычные остряки называли Марину, стала объектом множества слухов в среде польских эмигрантов, где почти у каждого было свое сложное прошлое, однако никто не набрасывал на него такого покрова тайны. Поговаривали, что несколько лет назад она потеряла мужа, чем и объяснялась печаль в глазах Скорбной Мадам, жесткая складка ее тонких крепко сжатых губ и ее длинные черные платья.
Марина Роговская родилась в помещичьей семье на юго-востоке Польши 7 февраля 1877 года. Марина занималась на Учительских курсах, но вскоре вслед за своими братьями приняла участие в подпольной деятельности, взяв кличку «Гильда». Ее часто арестовывали за работу в подпольной типографии польской социалистической партии, и однажды она оказалась в одной камере с Юзефом Пилсудским, будущим маршалом свободной Польши.
Марина никому не рассказывала, как и когда она познакомилась со своим мужем Леоном Фальским, польским врачом, но, видимо, произошло это в Лондоне, куда они оба уехали, спасаясь от ареста за свою политическую деятельность. По возвращении в Польшу она скрывала свою беременность так долго, как могла. Фальский начал свою врачебную деятельность в бедном литовском городке Волошин, знаменитом своей столетней ешивой. Вскоре он обзавелся множеством пациентов, включавших равно поляков, литовцев и евреев. Бедных студентов ешивы он лечил бесплатно, вел философские беседы с раввинами и охотился с помещиками. Однако, когда Марина потребовала, чтобы они переехали в какой-нибудь большой город, где она могла бы возобновить политическую деятельность, он согласился. Пока они строили планы, началась эпидемия тифа. До конца жизни Марина мучилась сознанием своей вины: она непреднамеренно стала причиной смерти своего мужа, настояв, чтобы он пошел со старухой, которая ночью постучалась к ним, ища помощи для заболевшей дочери. Он заразился тифом от пациентки и через несколько дней умер.
Чувство вины, однако, не заставило ее прийти на похороны мужа. Убежденная атеистка, порвавшая из-за этого со своей матерью, истово верующей католичкой, она возражала против католического и протестантского священников, а также раввина, которые служили на похоронах вопреки ее протестам. Пока местная знать, крестьяне и евреи в беспрецедентном единении собирались отдать последний долг глубоко почитаемому доктору, который служил им с такой бескорыстной самоотверженностью, Марина и ее двухлетняя дочь оставались дома за закрытыми ставнями.
Марина уехала с дочкой в Москву, где у нее были друзья. Суровая зима и ее неспособность обеспечить девочке нужное питание сыграли свою роковую роль. Менее чем через два года девочка умерла. Вернуться в Варшаву из-за войны было невозможно, и Марина нашла место директрисы приюта Красного Креста для бездомных польских мальчиков в Киеве.
Когда Корчак вернулся в киевский приют через два года после первого посещения, он убедился, что Марина твердо следовала намеченному им плану. Она обрадовалась ему не меньше, чем мальчики, и с гордостью проводила по новым мастерским — сапожной, портняжной, переплетной, слесарной и швейной. В приюте теперь воспитывались и девочки, которые, как и мальчики, потеряли семьи, а Марина обзавелась несколькими добровольными помощницами из университета.
У Корчака почти не хватало времени на Марину и ее приют. Благодаря влиянию польского интеллектуала, который работал в местной русской администрации, он получил назначение на должность второго педиатра в трех муниципальных приютах для украинских детей. Корчак поселился в подвале и часто голодал, как и многие другие в этом осажденном городе. На рынках продавались только крупа и непропеченный хлеб, в который часто подмешивался песок. А если сироты Марины Фальской приносили ему буханку, испеченную в приюте, он отсылал ее с ними назад, чтобы не лишать их лишнего куска. Как-то раз, ужиная потрохами в дешевом ресторане, он «чуть не выплакал глаза», потому что они напомнили ему о родном доме.