Король эльфов [сборник рассказов]
Шрифт:
И Лабиринт пошел вперед, он скармливал сохраняющей машине музыку одного композитора за другим, и вскоре лес за его домом уже кишел ползающими и бегающими существами, по ночам оттуда непрестанно доносились крики и какой-то треск. Среди этих существ встречались и очень странные, чей вид не лез буквально ни в какие ворота. Брамсовское насекомое имело уйму тонких, торчащих во все стороны лапок и походило на громадную тарелкообразную сороконожку. Приземистое и плоское, оно было сплошь покрыто густым коротким мехом. Брамсовское насекомое любило одиночество, оно пугливо
Этот крупный, сплошь усеянный яркими разноцветными пятнами зверь отличался крайне несдержанным характером, и если даже сам Лабиринт относился к нему с некоторой опаской, что уж там говорить о Баховых букашках, шаровидных существах, целая стая которых, больших и маленьких, получилась из «Сорока восьми прелюдий и фуг». А еще была стравинская птица, словно сцепленная из самых неожиданных кусков и фрагментов, и многие, многие другие.
Выпущенные на свободу, они поселились в лесу и теперь прыгали там и ползали, катались и летали по собственному своему разумению. А Лабиринта все больше и больше охватывало тягостное ощущение неудачи. Каждое новое существо становилось для него новым источником недоумения, он снова и снова убеждался в непредсказуемости результатов трансформации. Этот процесс подчинялся никак не ему, но некоему властному, невидимому закону, и это очень его тревожило, Существа формировались некоей глубинной, безликой силой, силой, ни увидеть которую, ни понять Лабиринт не мог. И он не просто тревожился, он боялся.
Лабиринт смолк. Я немного подождал, однако продолжения не последовало. Я повернулся и взглянул на старика; в его глазах стояла какая-то странная мольба.
— Это практически все, что я знаю, — сказал он. — Я давно уже туда не ходил, в этот лес. Я боюсь, попросту боюсь. Я знаю, что там что-то происходит, однако…
— А почему бы нам не сходить туда вместе?
— Так, значит, вы не против? — облегченно улыбнулся Лабиринт. — Я очень надеялся, что вы сделаете такое предложение. Эта история начинает меня угнетать. — Он откинул одеяло и встал, отряхивая с коленей соринки. — Ну так что же, идем, пока не стемнело.
Мы обогнули дом, вышли на узкую тропинку и углубились в лес. Нас окружали дикие, беспорядочные, совершенно неухоженные заросли, буйная, непролазная масса зелени. Доктор Лабиринт шел впереди, отодвигая преграждавшие нам путь ветки, нагибаясь и протискиваясь там, где это не удавалось.
— Да тут у вас настоящие джунгли, — заметил я.
Наш поход продолжался порядочное уже время. Было темно и сыро. Солнце почти уже зашло, и сквозь низко нависающие кроны деревьев сочился легкий вечерний туман.
— Сюда никто не ходит, — сказал доктор и тут же остановился, настороженно озираясь. — Может быть, нам лучше вернуться и прихватить мое ружье. Кто его знает, что тут может случиться.
— Вы как-то слишком уж уверены, что эти твари совсем отбились от рук. — Я догнал доктора и встал рядом с ним. — Может быть, все совсем не так плохо, как вам думается.
Лабиринт продолжал озираться. Он покопался ногой в чахлых кустиках, росших рядом с тропинкой.
— Они же здесь, вокруг нас, везде, они за нами наблюдают. Неужели вы не чувствуете?
— Да, пожалуй, — рассеянно отозвался я. — А это что такое?
Я поднял тяжелый полусгнивший сук и отодвинул его в сторону, обнаружив странный продолговатый бугор, вернее — нечто непонятное, полузакопанное в рыхлую землю.
— Что это такое? — повторил я.
Лабиринт поковырял бугор ногой, на него было жалко смотреть. По моей спине пробежал неуютный холодок.
— Господи, — сказал я, — да что же это такое? Вы-то сами понимаете?
Лабиринт медленно поднял голову.
— Шубертовская овца, — убито пробормотал он. — Только от нее мало что осталось.
Шубертовская овца — та самая, которая носилась и скакала, как веселый щенок, игривая и дурашливая. Я наклонился и разгреб листья, частично прикрывавшие несчастную тварь. Мертвая, мертвее и не придумаешь. Глаза остекленели, рот полуоткрыт, брюхо вспорото, вываленные наружу внутренности сплошь усеяны трудолюбиво копошащимися муравьями. И явственный запах дохлятины.
— Но как, почему?.. — Лабиринт недоуменно потряс головой. — Кто мог это сделать?
Негромкий, но явственный треск заставил нас резко обернуться.
В первый момент я ничего не увидел. Затем кусты шевельнулись, и мы с Лабиринтом различили вдруг его очертания. Без всяких сомнений, это существо стояло там все время, стояло и смотрело, что мы делаем. Тощее и очень длинное, со злобным блеском в глазах, оно слегка походило на койота, только койота небывало огромного. Густо поросшее длинной, неопрятно свалявшейся шерстью, оно смотрело на нас, чуть приоткрыв зубастую пасть и вроде бы удивляясь, по какому праву мы вторглись в его владения.
— Вагнеровский зверь, — хрипло пробормотал Лабиринт. — Только он изменился. Сильно изменился. Я едва его узнаю.
Существо понюхало воздух, шерсть на его загривке встала дыбом. Затем оно попятилось и растворилось в сумраке леса.
Мы стояли и молчали. В конце концов Лабиринт стряхнул с себя оцепенение.
— Так вот чья это работа, — медленно сказал он. — Я почти не верю своим глазам. Но почему? Что…
— Адаптация, — сказал я. — Если выгнать обычную домашнюю кошку в лес, она либо погибнет, либо одичает. То же и с собакой.
— Да, — кивнул Лабиринт. — Чтобы сохранить себе жизнь, собака становится волком. Закон джунглей. Странно, что я не подумал об этом раньше. Так бывает всегда.
Я взглянул на мертвое животное, затем обвел глазами немые заросли. Адаптация — если не что-нибудь похуже. У меня появилась некая идея, но пока что я не хотел ее высказывать.
— Мало мы их видели, взглянуть бы еще, — сказал я. — На каких-нибудь других. Давайте поищем.
Мы начали обшаривать окрестности, раздвигая траву и отводя лезущие под ноги ветки. Если я помогал себе подобранной палкой, то Лабиринт ползал на четвереньках, ощупывая каждую кочку и близоруко всматриваясь в землю.