Король гор. Человек со сломанным ухом
Шрифт:
мальчик мой, исполни свой долг, свой я уже исполнил. Но где этот чертов Периклес?
Красавец капитан в это время отдыхал в палатке. Яни побежал за ним и привел к Королю. Капитан выглядел заспанным, его некогда завитые усы уныло повисли, а голова была заботливо повязана платком. Я не знаю луч-
шего средства, чтобы пробудить человека, чем стакан холодной воды или дурная весть. Когда господин Периклес узнал, что малыш Спиро и еще два жандарма остались лежать на поле битвы, он впал в отчаяние, содрал с головы платок и, позабыв об обычном самоуважении, стал рвать на себе волосы.
— Мне конец! — вопил он. — Как я объясню, почему они оказались среди вас, да еще в одежде бандитов? Их опознают, ведь поле битвы у них в руках! Что мне теперь говорить? Что они сбежали к вам? Что вы их похитили? Тогда у меня спросят, почему я раньше молчал. Я ждал тебя, чтобы составить окончательный вариант моего рапорта. Еще вчера я написал, что окружил тебя на Парнасе, и все мои люди проявили себя, как герои. Пресвятая Дева! Как я появлюсь в воскресенье на Патисии? Что обо мне скажут пятнадцатого мая на королевском балу? Мной займется весь дипломатический корпус. Соберется совет министров. А если меня не пригласят?
— На заседание? — спросил Король.
— Нет, на королевский бал!
— Эх ты, плясун!
— Господи! Боже мой! Что же теперь делать? Я бы не беспокоился, если бы не эти англичанки. Я готов во всем сознаться военному министру. Да и Бог с ними, с англичанками! Но ведь я отдал своих солдат для нападения на армейскую кассу! Я послал Спиро стрелять в регулярные войска. На меня будут показывать пальцем. Меня уже никогда не пригласят на бал!
Знаете, кто во время этого жалкого монолога злорадно потирал руки? Это был сын моего отца, торчавший посреди четырех солдат.
Тем временем Хаджи-Ставрос мирно сидел на своем ковре и маленькими глотками попивал кофе. Он сказал крестнику:
— Я смотрю, у тебя проблемы. Тогда оставайся с нами. Обещаю, что буду платить тебе как минимум десять тысяч франков в год и заберу к себе твоих людей. Придет время, и эти солдаты мне за все заплатят.
Такое предложение выглядело очень соблазнительно. Пару дней назад многие встретили бы его с восторгом. Но сейчас жандармам оно казалось малопривлекательным, а капитану предложение Короля решительно не понравилось. Солдаты как воды в рот набрали. Они разглядывали рану Софоклиса, вспоминали погибших во вчерашней битве и открыто поглядывали в сторону Афин, словно их носы почуяли аппетитный запах казармы.
Периклес в ответ на предложение крестного смущенно ответил:
— Благодарю тебя, но мне надо подумать. Я привык жить в городе и у меня слабое здоровье. Зимой в горах мне будет тяжело, видишь, я уже простудился. В каждом доме обратят внимание на мое отсутствие. Уверен, что уже сейчас все меня ищут. К тому же мне предлагали выгодные партии. Кстати, быть может, проблема не так велика, как нам кажется. Что из того, если опознают троих неумех? Вряд ли эта новость придет в город раньше нашего возвращения. А я сразу отправлюсь в министерство и попробую оценить обстановку. Никто мне слова не скажет, потому что обе роты еще не добрались до Аргоса... Все ясно, я должен быть там. Приходится рисковать собой. Лечи своих раненых... Прощай!
Он подал знак барабанщику.
Хаджи-Ставрос поднялся, встал рядом со своим крестником, который был ниже его на целую голову, и, обратившись ко мне, сказал:
— Сударь, таков сегодняшний грек. Сравните со мной, греком из прошлого. И газеты еще смеют утверждать, что мы идем по пути прогресса!
— Сударь, таков сегодняшний грек
Послышалась барабанная дробь, и стены моей тюрьмы рухнули, словно твердыни Иерихона. Не прошло и двух минут, как я уже стоял у палатки Мэри-Энн. Мать и дочь моментально проснулись. Миссис Саймонс первой заметила меня и воскликнула:
— Ну что, мы уходим?
— Увы, сударыня, не сейчас.
— А что будет сейчас? Капитан дал слово, что сегодня утром...
— Что вы можете сказать о капитане?
— Он галантный, элегантный, очаровательный. Правда, он раб дисциплины, но это его единственный недостаток.
— Он мерзавец и хам, трус и фанфарон, лжец и вор. Вот, кто он такой, сударыня, и я вам это докажу.
— Послушайте, сударь, что плохого вам сделали жандармы?
— Что они мне сделали, сударыня? Извольте подойти к лестнице.
Миссис Саймонс встала достаточно высоко, чтобы одним взглядом охватить всю картину: марширующих солдат во главе с барабанщиком, водворившихся на свое место бандитов, капитана и Короля, слившихся в прощальном поцелуе. Впечатление от увиденного оказалось слишком сильным. Я недостаточно бережно отнесся к доброй даме и был за это наказан. Она свалилась в обморок прямо на меня и чуть не сломала мне руки. Я отнес ее к роднику, Мэри-Энн стала хлопать над ней в ладоши, а я плеснул в лицо несчастной женщины пригоршню воды. Полагаю, что именно злость заставила ее прийти в себя.
— Подонок! — закричала она.
— Он вас ограбил, не так ли? Он украл ваши часы, ваши деньги?
— Мне не жаль драгоценностей, пусть он ими подавится! Но я готова заплатить десять тысяч франков за возможность забрать назад мои рукопожатия. Я англичанка и не пожимаю руки кому попало!
Сожаление миссис Саймонс вызвало у меня горестный вздох. А она вновь принялась сыпать проклятиями, обрушив на меня всю тяжесть своего гнева.
— Это все из-за вас, — сказала она. — Вы что, не могли меня предупредить? Надо было объяснить мне, что бандиты — праведники в сравнении с этими негодяями!
— Но, сударыня, я предупреждал вас, что не стоит рассчитывать на жандармов.
— Да, вы мне это говорили, но как-то неубедительно и равнодушно. Как я могла вам поверить? Кто мог догадаться, что этот тип есть не кто иной как тюремщик Ставроса, что он станет караулить нас до возвращения бандитов, раздувать несуществующие опасности, да еще обманом заставит нас восхищаться им и будет изображать ночные атаки, чтобы его считали нашим защитником? Теперь я все поняла. Но разве вы не могли как следует все это объяснить?