Король гор. Человек со сломанным ухом
Шрифт:
— Я сама хотела вам это предложить, — говорит она. — На таких условиях папа вернет вам вашего друга.
Здесь я прервал рассказ Джона Харриса.
— Все это прекрасно, — сказал я ему. — Но неужели даже после этого вы не восхищаетесь бедной девушкой, которая до того вас любит, что сама отдала себя в ваши руки.
— Хорошее дело! — ответил он. — Она лишь хотела спасти своего дорогого папашу и прекрасно понимала, что, объявив войну, мы уже не остановимся. Я обещал, что относиться к ней будут со всей обходительностью, как подобает приличным людям. Она плакала до самого Пирея, а я, как мог, утешал ее. Она чуть слышно прошептала: «Теперь я пропащая!» Но я, как дважды два, доказал ей, что ее обязательно сыщут. Я помог ей выйти из коляски и вместе со служанкой на шлюпке отвез на мою посудину. Потом я написал старому бандиту письмо со своим категорическим требованием и отправил служанку в город, велев ей передать письмо Димитрию. С этого момента безутешная пленница безраздельно завладела моей каютой. Я приказал обращаться с ней, как с дочерью короля. До самого понедельника я ждал ответ от ее папаши, а потом мое терпение лопнуло, и я решил, что пора вернуться к изначальной идее. Взял я пистолеты, дал команду друзьям, а остальное вам известно. Ну а теперь ваша очередь. Думаю, вам суток не хватит, чтобы все рассказать.
— Я весь ваш, — ответил я. — Но сначала мне надо кое-что шепнуть на ушко Хаджи-Ставросу.
Я приблизился к Королю гор и тихо сказал ему:
— Не знаю зачем я вам сказал, что Фотини любит Джона Харриса. Должно быть, у меня от страха в голове помутилось. Я поговорил с ним и могу поклясться своим отцом, что они оба совершенно безразличны друг другу.
Старик жестом поблагодарил меня, и я пошел рассказывать Джону о том, что у меня приключилось с Мэри-Энн.
— Браво! — заявил он. — Мне сразу показалось, что во всем этом приключенческом романе не хватает немного любви. А ее, оказывается, вполне достаточно, и это его не портит.
— Простите, — сказал я, — но тут нет никакой любви. С моей стороны есть дружеские чувства, с ее стороны — чувство благодарности. Но большего, полагаю, и не надо, чтобы подходящие друг другу люди вступили в брак.
— Женитесь, друг мой, и пригласите меня в качестве свидетеля.
— Вы это заслужили, Джон Харрис!
— Когда вы с ней увидитесь? Я бы дорого заплатил, чтобы присутствовать на этой встрече.
— Я хотел бы сделать сюрприз и встретиться с ней как бы случайно.
— Хорошая мысль! Послезавтра при дворе будет бал. Мне послали приглашение и вам тоже. Ваш пригласительный билет у Христодула. А пока, друг мой, поживите у меня на борту, придите в себя. Волосы у вас выгорели, ноги повреждены. Но это все мы поправим.
В шесть часов вечера корабельная шлюпка доставила нас на борт «Фэнси». Короля гор на руках отнесли на палубу. Он совсем не держался на ногах. Плачущая Фотини бросилась ему в объятия. Она была счастлива оттого, что все, кого она любит, остались живы, правда, отец, по ее мнению, постарел лет на двадцать. К тому же она сильно страдала из-за безразличия Харриса, а он с чисто американской бесцеремонностью передал ее Королю и заявил:
— Теперь мы в расчете. Вы вернули мне друга, а я возвращаю вам мадемуазель. Кто дает, тот получает. Счет дружбы не портит. Ну а теперь, благородный старик, под какими небесами вы намерены попытать разбойничье счастье? Где теперь по вам заплачет веревка? Вы не из тех, кто так просто отходит от дел.
— Прошу прощения, — с изрядной долей высокомерия ответил Хаджи-Ставрос, — но я покончил с разбойничьим промыслом, причем навсегда. Что мне теперь делать в горах? Все мои люди погибли, ранены или разбежались. Я мог бы набрать других, но эти руки, которые свернули столько шей, отказываются мне служить. Надо уступать дорогу молодым. Правда, я сомневаюсь, что кому-то удастся сравниться со мной в славе и богатстве. Чем я займу остаток дней, подаренных мне вашей щедростью? Пока не знаю, но можете быть уверены, мне будет
чем себя занять. Я должен устроить жизнь дочери, продиктовать мемуары. Возможно, если потрясения последних дней не слишком повредили мой мозг, то я поставлю свои таланты и опыт на службу государству. Если Бог пошлет мне здоровье и ясность ума, тогда через полгода я возглавлю совет министров.
Глава VIII КОРОЛЕВСКИЙ БАЛ
В четверг 15 мая в шесть часов вечера Джон Харрис надел парадный мундир и отвез меня к Христодулу. Кондитер и его жена встретили меня, как родного, не забыв, впрочем, горестно повздыхать по поводу судьбы Короля гор. Что касается меня, то я искренне был рад их приветствовать. Я был доволен жизнью и в каждом человеке видел своего друга. Я подстригся, ноги мои залечили, желудок был в полном порядке. Димитрий заверил меня, что миссис Саймонс, ее дочь и брат приглашены на бал, а прачка только что отнесла к ним в отель бальное платье. Я заранее предвкушал, как обрадуется Мэри-Энн. Христодул налил мне стакан санторинского вина. Попробовав этот великолепный напиток, я почувствовал вкус свободы, богатства и счастья. Затем я поднялся в свою комнату, но перед тем, как зайти к себе, счел своим долгом постучать в дверь комнаты господина Мерине. Он принял меня среди нагромождения книг и каких-то бумаг.
— Сударь, — сказал он мне, — вы видите человека, утонувшего в работе. Я обнаружил неподалеку от деревни Кастия древнюю надпись, в связи с чем лишился удовольствия участвовать в битве за ваше освобождение. Вот уже два дня я не нахожу себе места из-за этой надписи. Я лично убедился, что она никому не известна. Честь ее открытия принадлежит мне. Я рассчитываю, что ей будет присвоено мое имя. Камень, на котором она высечена, представляет собой кусок ракушечника высотой 35 сантиметров и шириной 22 сантиметра, случайно оказавшийся на обочине дороги. Древние знаки на нем прекрасно сохранились. Вот такую надпись я скопировал в свой дневник:
S.T.X.X.I.I.
М. D. С. С. С. L. I.
Если мне удастся объяснить, что означают эти символы, тогда считайте, что моя карьера удалась. Я стану членом Академии надписей и изящной словесности Понт-Одемера! Но для этого придется пройти долгий и нелегкий путь. Древность надежно хранит свои секреты. Полагаю, что я случайно наткнулся на памятник, с помощью которого будут раскрыты тайны древнего Элевсиса31. Тут возможны две интерпретации: одна из них вульгарная или демотическая, а другая священная или иератическая32. Я хотел бы выслушать ваше мнение по этому поводу.
— Возможно, я покажусь вам невеждой, — ответил я, — но мне кажется, что вы обнаружили дорожный знак, каких много на дороге, а надпись, которая так сильно вас затруднила, можно перевести так: «Стадия 22,1851 год». Всего вам доброго, дорогой господин Мерине. А сейчас мне надо написать письмо отцу и примерить мой красивый красный костюм.
То, что я написал родителям больше походило не на письмо, а на оду, гимн, песню счастья. Весь восторг своего сердца я излил на бумаге с помощью обычного пера. Я пригласил родителей на свадьбу, не забыв также пригласить мою славную тетю Розенталер. Я умолял отца как можно быстрее продать постоялый двор, пусть даже за ничтожную цену. Я потребовал, чтобы Франц и Жан-Николя покончили с военной службой. Я заклинал остальных братьев сменить их социальный статус. Я заявил, что все беру на себя и впредь сам буду заботиться о своих близких. Затем, не теряя времени, я запечатал письмо и велел доставить его экспрессом в Пирей на борт парохода австрийского отделения Ллойда, который отходит в пятницу в шесть часов утра. «Если получится, — думал я, — то они порадуются за меня в то же время, когда я сам буду счастлив».
Ровно в девять часов с четвертью я вместе с Джоном Харрисом вошел во дворец. Ни Лобстера, ни господина Мерине, ни Джакомо на бал не пригласили. Моя треуголка приобрела слегка красноватый цвет, но при свечах этот маленький недостаток был не заметен. Шпага у меня была на несколько сантиметров короче, чем положено, но какое это имело значение? Отвагу невозможно измерить длиной шпаги, а я, скажу вам без ложной скромности, имел полное право считать себя героем. Красный костюм был мне впору. Он немного жал подмышками, а рукава довольно заметно не доходили до запястий, но вышивка, как и предвидел папа, выглядела шикарно.