Король и Император

Гаррисон Гарри

Махмун мог испытывать только презрение к варвару Тулуну и его соотечественникам, понабежавшим неизвестно откуда тюркам, сторонникам вероломных потомков Абдуллы. Сам Махмун происходил от Омейядов из племени курейши, он и его близкий родственник – халиф Кордовы – были потомками Абд эр-Рахмана, счастливо спасшегося во время резни в Персии, когда там свергли власть Омейядов. И тем не менее, пусть египтяне любят его не больше, чем он их, все-таки удивительно, что до него не успели дойти хоть какие-то слухи о событиях на Сицилии: ведь не в обычае у белотелых приверженцев пророка Иешуа, которого они ошибочно

называют Христом, действовать так стремительно.

Ему необходимо узнать свежую информацию. Каким бы ни было истинное положение дел, эти суда на глади залива Пальма, вне всяких сомнений, вскоре постараются найти тот или иной неохраняемый источник пресной воды. Вне всяких сомнений, они надеются, что он, Махмун, не в состоянии охранять каждый фут береговой линии этого скалистого острова. Но на этот раз их очередь ошибаться.

Безучастно отвернувшись в последние минуты гибели флота, Махмун заметил какую-то заварушку во внешнем кольце своей стражи. Неизвестный юноша боролся сразу с двумя стражниками и сердито кричал. Сердито, но не испуганно. Махмун подал знак начальнику стражи пропустить незнакомца. Если тому есть что сказать, пусть говорит. Если же он зря потратит время командира правоверных, его посадят на кол, чтоб остальным неповадно было.

Махмун заметил, что сердито одергивающий свою одежду юноша, судя по чертам лица, тоже принадлежит к племени курейши. Ныне большая часть армии состояла из потомков берберов, обращенных в веру испанцев, даже гутов. Махмуну пришлось запретить насмешки над пожирателями свинины, настолько были к ним чувствительны сыновья бывших христиан. Но этот юноша не касался нечистой щетины, был таким же поджарым и смуглолицым, как сам Махмун. И разговаривал он как истинный араб, независимо и без обиняков.

– Командир, люди на тех кораблях – не греки, хоть и стреляют греческим огнем. Вернее, не все они греки. Многие из них – франки.

Махмун задрал бровь:

– Как тебе удалось это разглядеть? Я и то не увидел, а я достаточно зорок, чтобы видеть Всадника на Звезде.

Он подразумевал звезду в Поясе Ориона и совсем маленькую звездочку рядом с ней, различить которую может только самый острый глаз.

Юноша улыбнулся с дерзкой снисходительностью:

– У меня есть вещь, благодаря которой я становлюсь зорче тебя.

Начальник стражи, державшийся рядом с юношей, шагнул вперед, опасаясь, что смельчака того и гляди посадят на кол.

– Господин, этот юноша – Мухатьях, ученик Ибн-Фирнаса.

Махмун, теребя бороду, задумался. Его самого пятьдесят лет назад назвали в честь великого халифа, который основал в Багдаде огромную библиотеку и обитель учености. Образованных людей он очень уважал, и не могло быть сомнений, что Абу-эль-Касим Аббас ибн-Фирнас на всю Кордову славен своими знаниями и многочисленными учеными опытами. Уже спокойней Махмун предложил:

– Тогда покажи нам, в чем мудрость твоего наставника.

Снова улыбнувшись, юный Мухатьях вытащил из рукава предмет, похожий на завернутую в кожу длинную бутылку.

– Знайте же, – сказал он, – что мой наставник с годами утратил ясность взора и мог видеть только то, что находится дальше вытянутой руки. Он долгие годы постигал науку, как плавить стекло и какие минералы для этого брать.

Однажды ему посчастливилось открыть, что, глядя через прозрачный камень особой формы, он видит то, что прежде было слишком близко для его глаз. И уже не случайно, а намеренно он потратил много дней на опыты и определил форму стекол, которые действовали так же, как тот камень, – отдаляли предметы и вернули ему радость общения с книгами.

– Но эти стекла отдаляют предметы, – заметил Махмун, – а нам надо наоборот.

И снова юноша улыбнулся, искушая главнокомандующего наказать его за самоуверенность.

– А вот что открыл я, Мухатьях. Если взять не одно, а два стекла и смотреть через них друг за другом, то далекое покажется близким.

Махмун задумчиво взял кожаную трубку из рук юноши, не обращая внимания на его встревоженный взгляд и торопливые пояснения. Он поднес ее к глазам, подержал и опустил.

– Я вижу только крошечных букашек.

– Не так, могущественный господин, – впервые юноша проявил невыдержанность. Вот так всегда с этими учеными, хмуро подумал Махмун. Их больше всего страшит не угроза смерти, а то, что не получится похвастать своими достижениями. Он позволил юноше взять у себя из рук кожаную бутылку, тот перевернул ее и приставил к глазу горлышком.

– Вот, господин. На палубе переднего судна я вижу грека с кудрявой бородой, он стоит около религиозной картинки.

Лицо Махмуна исказилось отвращением, он благочестиво сплюнул, чтобы очиститься от скверны, каковой являются изображения и статуи богов.

– А рядом с ним стоит светловолосый франк, весь в металлических доспехах. Они спорят и указывают руками в разные стороны.

– И что они говорят?

– Но мое приспособление только для того, чтобы видеть, а не чтобы слышать.

– Ладно, – Махмун подал знак начальнику стражи. – Переведи юношу из его полка в свой. Если мне понадобится его искусство, я пошлю за ним. А если и нет, все равно в испанской армии умных людей меньше, чем храбрых. Мы должны беречь его. И вот что, Мухатьях, если ты заранее скажешь мне, где греческий amiral собирается пристать к берегу за водой, я наполню твой рот золотом. Но если ты ошибешься, золото будет расплавленным.

Он отвернулся, созвал к себе тысячников – командиров полков. Юноша принялся настраивать свою зрительную трубу, то прижимая к самому глазу, то чуть отстраняя.

* * *

Время от времени прерывая свой невнятный рассказ, местный крестьянин испуганно озирался по сторонам. У него были причины бояться. Когда он увидел, что из-за мыса выходит флот огромных красных галер, которые, как он знал, до основания сожгли суда мусульманских захватчиков, он понял, что моряки ищут пресную воду, и быстро сообразил – кто бы они ни были, враги Мухаммеда должны оказаться друзьями. Поэтому, когда греки высадились и встали лагерем, Педро подкрался поближе, убедился, что в стане высятся распятия и иконы, затем робко и осторожно вышел к постам, чтобы предложить свои услуги – он надеялся на вознаграждение, которое спасет его от голодной смерти. И надеялся на отмщение безжалостным смуглолицым захватчикам, которые забрали его жену, сына и дочерей.