Король, которого нет
Шрифт:
Альбин замялся.
– Гракх, разумеется, сдержит данное им обещание, эльфы весьма чувствительно зависят от слова; считается, что нарушение слова навлечет проклятие на весь род. Но эльфы просто по-иному воспринимают слово «своевременно», и когда в списке неотложных дел лорда Шиповника очередь дойдет до Марджори, для самой Марджори уже может быть слишком поздно. Мне казалось, прежде твоя леди смотрела в сторону чистокровных куда как недобро, с чего бы она вдруг так переменилась?
– Теперь все по-другому, – нехотя сказал Дерек. – Время босяцкой гордости прошло. Теперь она думает про самое
– Так запросто – едва ли, – честно ответил эльф. Должно быть, не так хороши были те дела, и не слишком выгодны той стороне, которая считала себя более сильной. – Но намекаю, Гракх Шиповник – ответственный куратор Комиссии по лицензированию.
Явление офицера Бедфорда в родные пенаты обошлось без фанфар. Баффин зыркнул злобно, но ничего не сказал, а только ткнул пальцем в свободный стол у окна: мол, иди, принимай дела. Зная его хорошо, ничего другого мы и не ждали: любовь меж ним и Рохлей всегда была прямо пропорциональна квадрату расстояния.
Так прошел день. Дерек перебирал бумажки, подпирая кудлатую рыжую голову то одной рукой, то другой, и даже не пошел со мной на ланч. Окно, выходившее на шумную улицу, серело, закат над городом расплетал косы.
– От меня нет никакого проку, – пожаловался Рохля, когда мы остались одни в пустом участке. – Не о том думаю.
Неудачное это место, у окна. Отфильтрованный серым стеклом свет делал день пасмурным, а лица – одутловатыми, и еще безошибочно вычерчивал под глазами набрякшие круги утомления. Всего один день, и это снова был тот Дерек, которого я когда-то знал.
– В голове у меня ничего, кроме того, что тут написано, – он хлопнул ладонью по папке. – Никаких связей, никаких идей. Интуиция взяла отпуск. Чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос.
Он посмотрел на меня умоляюще.
– Поговори со мной, Рен.
– Тебе совсем ничего не бросилось в глаза?
– Ну разве что… – он пролистал папку, – этот несчастный случай в цирке. Разбилась воздушная гимнастка Синяя Птица. Почему этот случай здесь? Разве цирк не декларирует отсутствие магических приемов?
Я усмехнулся и в свою очередь щелкнул по папке, лежавшей меж нами.
– Декларировать они могут все, что угодно. Кто они без магии? Будь спокоен, следствие располагает полной магической картой номера: где установлено, сколько, характер, вектор и интенсивность. Дело Синей Птицы изначально шло у нас не как несчастный случай, понимаешь? Мы там все перемерили, вывернули наизнанку всех, от администрации до последнего работника арены. Как это могло случиться? Не сработало заклинание поддержки, или же его вовсе не было в этой точке? Видишь ли, Дерек, специфика цирка такова, что если кто убьется, так заведению это только на руку. Народ тянется посмотреть в надежде…
– Да знаю я! – оборвал он меня.
А то как же. Мы оба помним последнюю Полынь.
– Значит, и тут нас дурят? Идешь в цирк посмотреть на настоящее чудо, на то, что артист – человек или нет, неважно! – творит посредством собственного тела, а на самом деле все это обман? Тонкая настроенная механика? Слова, а из слов чего только не слепишь: хочешь – бурю, а хочешь – любовь. Я бы повел туда ребенка и рассказывал ему, и видел восторг в его глазах… и что же выходит, я бы ему наврал?
– Та же песня и с рекламой, – примирительно сказал я. – Встраивать туда приворотные заклинания запрещено, а скольких ловят каждый год?
Дерек фыркнул:
– А скольких не ловят?
Ловят тех, кого надо, мы оба слишком долго работали в своей профессии, чтобы сохранить невинность. Прочих оставляют нагулять жир.
– Я видел Синюю Птицу, – примирительно сказал я. – Справедливости ради, это было поистине красиво. Мы должны сделать это хотя бы ради памяти.
– Сделать что?
– Найти того – или то! – кто или что ее убило.
– Фальшивки на рынке всегда были, и лицензионные заклятья тоже не всегда срабатывали как надо. Один-два неучтенных фактора, два процента влажности сверх норматива, или, скажем, у мага зуб болел – и готов брак.
– Но не в таких объемах, – возразил я. – География жалоб видишь, какая обширная? Будто партия фальшивок выброшена на рынок.
– Я накладные просмотрел, поставщики все разные.
– Значит, – я поднялся, – придется проверять всех и искать наш правильный вопрос. Дедукция – дедукцией, а оперативную работу никто не отменял. Говорить можно и по дороге. Оно даже и лучше на ходу. Если мы не знаем правильный вопрос, зададим тот, что вертится у нас на языке.
А именно – зачем, и кому выгодно.
Марджори проснулась вовремя, но чувствовала себя столь дурно, что с трудом заставила себя встать и едва дотащилась до ванной. Ехать в Академию на утреннюю лекцию нечего было и думать, в таком состоянии Мардж могла бы убить за слово «должна». Собственное отражение в дверце зеркального шкафчика ей тоже совсем не понравилось. Зеленая. Под глазами желтые круги, и это только начало. Приподняв полу халатика, она с неудовольствием разглядывала набухшие, прочерченные синим вены, непривычно яркие на молочно-белой коже. Они как будто сделались вдвое толще. Зачем ей столько крови? А самое главное – она стала на редкость неуклюжа. Еще ведь и не видно ничего, а она уже цепляет все косяки, и не было угла, о который она не приложилась бы коленкой. Это она-то, бегавшая по карнизам не глядя вниз…
Тот, кто называет это счастьем, явно пытается продать ей тухлую рыбу. Марджори Пек вовсе не нравилось быть беременной.
Конечно, все могло быть по-другому. И Дерек не крался бы домой по стеночке, как мышь под веник, если бы она могла воспринимать все иначе… Но тот островок неуспокоенности внутри нее, который в сущности и был Марджори Пек, противился. Вся загвоздка в том, что она – эльфа. Кто-нибудь видел беременную эльфу? То-то же. Любой Великий Дом обнял бы коллективный кондратий, обнаружь они свою дочь вот так, в обнимку с унитазом в крохотном совмещенном санузле съемной квартиры, стрясаемую рвотными спазмами на пустой желудок. Если эльфы блюют, то делают это красиво.