Король Крыс
Шрифт:
Соловей со своей бригадой в Томск поехал, с тамошними барыгами разбираться, — напомнил Шмаль. — Может, Виста позвать?
Как и предвидел Прокурор, коньковские пошли с сабуровскими на мировую, в отличие от очаковского Силантия, который по–прежнему продолжал бессмысленную войну.
Нет, Виста не стоит — человек-то он новый, может не понять. Потом как-нибудь с ним перебазарим, отдельно. Ну, с Богом, — вздохнул Кактус и принялся названивать компаньонам.
Максим Нечаев, как уже говорилось, отличался редкой проницательностью, его вообще трудно было обмануть. Как бы ни улыбался ему собеседник, как бы ни заискивал, ни лебезил, ни льстил — Лютый всегда видел его насквозь. От Нечаева не могла ускользнуть даже малейшая фальшь в интонациях, в жестах и, особенно, в мимике. Но Максим никогда не высказывал своих соображений в открытую, хотя мнение о каждом, с кем доводилось встречаться, имел свое собственное. И мнение это, как он неоднократно убеждался, целиком соответствовало действительности.
В последнее время Лютый заметил: Фалалеев здорово изменился к нему. Нет, внешне все было прекрасно: при виде старшого на лице Кактуса играла подобострастная улыбка, но улыбка эта напоминала хищный оскал. Более того, теперь в интонациях порученца проскальзывали слишком уж льстивые и заискивающие нотки, движения сделались чересчур вкрадчивыми, позвоночник — по–лакейски выгнутым, и все это не могло не настораживать.
Поразмыслив о причинах, Максим пришел к единственно правильному выводу: Кактус метит в лидеры, но, оставаясь в тени его, Лютого, вынужден довольствоваться относительно второстепенной ролью. Несомненно одно: этот человек — хитрый, коварный, лукавый и изворотливый. Он использует малейший шанс, чтобы, свалив лидера и создателя сабуровских, самому стать во главе группировки.
А такой шанс у Кактуса уже был.
Нечаев сам понимал, что слова о СОБРе, который он якобы купил для охраны и который сорвал недавнее покушение, прозвучали не слишком убедительно. По всем уголовным законам Фалалеев и Артемьев имели полное право потребовать более детальных объяснений, но Кактус, ограничившись лишь несмелой просьбой познакомиться с милиционера- ми–спасителями, подозрительно быстро отстал с вопросами.
Это было не похоже на Фалалеева — не таким уж он был доверчивым.
Так что опасения Лютого имели под собой основания: Кактус не успокоился, Кактус наверняка начал самостоятельное расследование, Кактус плетет нити интриг, Кактус попытается использовать ту историю с собровцами в своих интересах. Скорее всего, он уже нанял кого-нибудь для поиска информации, способной серьезно скомпрометировать лидера в глазах сабуровской братвы.
А уж если человек, которого порученец подыскал для сбора информации, раскопал кое- какие факты биографии Нечаева — служба во Втором главном управлении КГБ, работа в так называемом «тринадцатом отделе», — провала никак не избежать. Фалалеев поспешит обвинить лидера в ссученности, и Максиму крыть будет нечем. Тут не помогут ни старые заслуги, ни былой авторитет.
Тогда Лютого тихо и незаметно уберут, а потом «король крыс», с таким трудом созданный, полностью выйдет из-под контроля.
Надо было что-то делать, и делать немедленно.
О том, чтобы поделиться своими сомнениями с Прокурором, и речи быть не могло: полная автономность Нечаева была одним из главных условий внедрения. Да и что толку от руководителя КР?! Одно дело — помочь отбиться от наседавших бандитов, а другое — разрешить трения внутри группировки.
Максим долго и мучительно размышлял над сложившейся ситуацией, но ни к чему путному так и не пришел.
А время не шло — оно летело; и время это явно работало не на Лютого.
Как ни странно, но подозрения Кактуса встретили у большинства сабуровских авторитетов скрытое понимание и сочувствие. Впрочем, тому были свои причины: братва, стремившаяся к вольнице, явно тяготилась железной дисциплиной, которую насаждал Лютый. Наркотики — даже относительно безобидные «травка» и экстази — были строжайше запрещены; спиртное и то не приветствовалось в сабуровской группировке. За малейшие нарушения дисциплины была введена жесткая система штрафов и наказаний — никакие оправдания не принимались.
«Причин может быть только две, — говаривал обычно Максим Нечаев, — паралич или смерть».
Более того, в глазах среднего звена сабуровских авторитетов Максим выглядел слишком уж интеллигентным и умным — и настолько, что все эти соловьи, сытые, кудрявые да про- хоры, имевшие за плечами три года ПТУ и пять подвальной «качалки», подсознательно ощущали в обществе Лютого собственную ущербность. И естественно, многие, очень многие хотели бы видеть новым лидером сабуровских Васю Фалалеева.
В той беседе Кактус был вкрадчив и обтекаем и в разговоре акцентировал внимание собравшихся на неудачном покушении. Мол, что это за люди, которые отбили наезд, — непонятно. Я-де спрашивал у Лютого — тот говорит, что СОБР, но знакомить со спасителями почему-то не хочет. Получается, ему есть что скрывать от нас, пацанов. Вон и коньковский Вист, с которым мы тогда воевали, тоже ничего не знает.
Нечаев, конечно, в авторитете, старшой, однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Вот он, Вася, и решил осторожно проверить. Нанял одного надежного человека, чтобы тот пробил, кто таков этот Максим, где чалился, кто в кентах да подельниках. А человек этот возьми да исчезни. Кому выгодно это, пацаны?!
Пацаны сочувственно цокали языками, кивали, поддакивали, вставляли несмелые реплики, но тем не менее не спешили с главным выводом.
Наконец Сытый, больше других не любивший Нечаева, заявил:
То, что ты нам о Лютом сказал, — хорошо. Ты, Кактус, в натуре, правильно сделал. Мы-то и раньше видели: слишком уж умным он хочет быть, слишком уж борзо ведет себя, слишком высоко залетел. Как говорится, чем выше взлетишь, тем больней падать. А теперь, после твоих слов, будем думать всерьез.
Пацаны, только все это между нами, — просительно улыбнулся Фалалеев, — чтобы за пределы этой комнаты не вышло.
Понятно, понятно, — закивали пацаны, — мы-то не враги ни себе, ни тебе.
Как бы то ни было, но слова Фалалеева заронили первые семена сомнения в «правильности» теперешнего лидера, и Кактус ни секунды не сомневался: со временем семена эти дадут долгожданные всходы.
А теперь надо было терпеть, надо было дождаться, пока Максим не проколется на какой-нибудь мелочи или пока не нарисуется пропавший Петруха со своим компроматом. Фалалеев все еще самоуспокаивался мыслью, что бывший комитетчик выехал в провинцию по делам.
Впрочем, вскоре Кактус на какое-то время позабыл даже о пропавшем Вадиме Андреевиче — в середине октября произошло событие, неожиданно давшее Фалалееву дополнительный козырь в скрытом противостоянии с Лютым.
Как-то утром Шмаль разбудил Кактуса ранним телефонным звонком.