Король Крыс
Шрифт:
Остаться в городе с Наташей значило подставить не только себя, но и ее.
Автобус катил по пустынной утренней трассе. Слева и справа белели заснеженные поля, темнели перелески, мелькали деревеньки с маленькими домиками.
Лютый, смежив веки, пытался заснуть, но сон не шел — мысли о случившемся не давали покоя.
Так уж всегда бывает: судьба–проказница требует завершенности рисунка. Когда-то Максим спас Наташу. Теперь она спасла его.
— Ничто в жизни не происходит просто так, само по себе… — прошептал Лютый, — все имеет свой скрытый рисунок. Но в чем его смысл?
22
На лезвии ножа
Чем дольше размышлял Нечаев над сложившейся ситуацией, тем больше убеждался: шансы у него практически нулевые. Даже то, что он не погиб в авиакатастрофе, а случайно выжил, давало Фалалееву неожиданный козырь: мол, а с чего это вдруг Лютый сошел с самолета в Ярославле, да еще без охраны?
Пацаны разбились, светлая им, бля, память, а он почему-то — один–единственный! — в живых остался. И вывод Кактуса прозвучал бы для кондовых мозгов рядовой братвы весьма аргументированно: небось, «косячков» в Екатеринбурге напорол, вот и убрал ненужных свидетелей, подложив в самолет взрывное устройство…
Конечно, еще месяцев семь–восемь назад такое обвинение прозвучало бы диким бредом. Лютому достаточно было лишь мигнуть своим «чистильщикам» — и Кактуса, на все сто, разорвали бы на части.
Но такое было возможно прежде, когда Максим имел действенные рычаги управления сабуровской группировкой, когда авторитет его был непререкаем. Увы! В силу сложившихся обстоятельств реальная власть незаметно выскользнула из рук Нечаева, и ее, точно баклан на лету, вцепившись мертвой хваткой, подхватил Фалалеев.
Прежнему лидеру приходилось довольствоваться ролью отставного генерала: его имя все еще внушает врагам уважение и страх, но он не имеет в своем распоряжении даже взвода солдат–новобранцев.
С каждым днем положение Нечаева становилось все более шатким. Все шло к его ликвидации. А теперь еще можно было вменить ему в вину авиакатастрофу на подмосковном аэродромчике. Повод более чем серьезный. А уж если проклятые аудио- и видеозаписи, сделанные на Рязанском шоссе из двадцать первой «Волги», всплыли на поверхность, пока он был на Урале, за его жизнь никто и гроша ломаного не даст.
Таким образом, возвращение в Москву выглядело чистым безумием. Вполне вероятно, что его, каким-то чудом, — а не чудо ли ЛЮБОВЬ? — уцелевшего, уже приговорили, и очень возможно, что фалалеевские наймиты рыскают по Москве в поисках бывшего лидера.
Но инстинкт опытного бойца подсказывал великую истину бытия: на войне долговременные планы может строить только полный идиот. На войне главное — пережить сегодняшний день.
Прямо с автовокзала Максим отправился на одну из своих многочисленных съемных квартир. Эта, находившаяся неподалеку от Белорусского вокзала, была стопроцентно «незапаленной». По пути он вроде бы не обнаружил никакой слежки, однако меры предосторожности никогда не бывают лишними. Лютый несколько раз пересаживался с одной линии метрополитена на другую, вскакивал в последний момент в уже закрываемую дверь; заходил в недорогие кафетерии и, невзирая на протесты обслуги, покидал их через служебный выход.
Добравшись до дома, незаметно нырнул в соседний подъезд, поднялся на последний этаж и через сквозной чердак спустился на свою лестничную клетку.
Бог бережет только очень береженого! Чтобы выжить рядом с взбесившимся «королем крыс», не вредно самому поберечься.
Приняв душ и торопливо выпив кофе, Лютый уселся за кухонный стол с листком бумаги и карандашом. Еще по дороге из Ярославля он решил составить схему — для пущей наглядности.
Точкой отсчета была ликвидация сабуровского мафиозного сообщества. Максим начертил на листке кружок и вписал в него аббревиатуру КК, то есть «король крыс».
Для стопроцентно успешной ликвидации следовало закончить подготовку информационных баз данных и на очередной встрече с Прокурором передать ему дискеты и мультимедийные компакт–диски с записями. Рядом с кружочком появился квадратик, и Максим аккуратно вписал в него слово «Прокурор».
Однако завершить подготовку информации, а тем более встретиться с руководителем столь сильно засекреченной структуры, какой являлась КР, Лютый пока не имел возможности: за ним по всему полю охотился Кактус.
Фалалеев, впрочем, не мог просто так завалить бывшего лидера. Чтобы безболезненно вписаться в роль «разоблачителя» и в результате Занять место Нечаева, требовался серьезный, убойный по своей силе повод. Конечно, крушение самолета можно было бы запросто списать на единственного выжившего Лютого. Повод был неслабый, но при всем при том прямых улик в причастности Максима к диверсии Кактус не имел, их просто не существовало. К тому же в случае предъявления подобной претензии Лютый мог запросто связаться с екатеринбургским Шницелем, и тот наверняка подтвердил бы «правильность» поведения московского гостя.
Таким образом, единственным реальным козырем для Фалалеева явились бы злополучные записи, сделанные на Рязанском шоссе.
Карандаш стремительно летал по бумаге: между кружочком с аббревиатурой КК и квадратиком со словом «Прокурор» появился эллипс с вписанной в него буквой «Ф» — «Фалалеев». Под вызывающей, как подбоченившийся нахал, «Ф» Лютый поставил знак вопроса и обвел его жирной чертой.
Соединив все значки стрелочками, Максим получил логическую цепочку, своего рода схему собственного положения, которая и должна была стать руководством к действию.
Ситуация вырисовывалась с выпуклостью голографического снимка. В последнем акте этого запутанного спектакля Лютому необходимо вновь предстать в образе безусловного лидера — именно эта роль при ликвидации «короля крыс» дала бы стопроцентный эффект. Единственным препятствием оставался Кактус. Но пока было неясно: имеет он на руках те записи или не имеет?
Нечаев все-таки склонялся к мысли, что записей у Фалалеева пока нет. И были у него на то свои причины: ранение соглядатая, значительный временной отрезок между памятной встречей на Рязанском шоссе и сегодняшним днем.