Король Крыс
Шрифт:
Кактус осознал масштабы произошедшего лишь 5 марта, когда Шмаль, ворвавшись в его комнату с бледным лицом и трясущимися губами, объявил с порога:
Все, Кактус, кранты! Хана нам!
Кому кранты? Кому хана? — не понял Фалалеев. — Ты чего несешь? Что за бред?
Только что в Москву звонил, — глаза Артемьева дико блуждали, и он даже не заметил, что прикуривает сигарету не с того конца, — …с Соловьем говорил: Кудрявого накрыли, Сеню- Шпалу со всей бригадой повязали, Толю–Мента, Шарипа прямо в Шереметьево взяли, а Ха- лимон на своей тачке по Можайке уйти хотел — так его в пикете из автоматов в мелкую капусту покрошили. Трассы из города блокированы, у ментов на всех наших подробные ориентировки имеются. Кто-то всех старших сдал… Гадом буду, сдал!
Прикуренная не с того конца сигарета упала на ковер, и Шмаль не потрудился потушить тлеющий фильтр.
Кто там работает, РУОП? — глядя на Артемьева тяжело, исподлобья, спросил Кактус; нижняя челюсть его отвалилась, подобно выдвижному ящику письменного стола, глаза стали наливаться кровью.
А хрен его знает! Скорее всего, РУОП.
А Соловей что? — рука Фалалеева потянулась к черной коробочке мобильного.
На базе нашей сидит с братвой. Ну, в том коттедже на Рублевке. Жгут все бумаги, прячут концы. Готовятся к ментовскому наезду. Уйти- то все равно некуда — обложили, суки, все вокруг обложили. Соловей базарит: просто так не сдамся. Уже и «маслят» накупили целый ящик.
Ну, бля, мудаки! Ну, мудаки! — выдохнул Кактус. — Тоже мне, герои Брестской крепости нашлись! Какой наезд, кого обложили?! Да что они там, коксом обдолбались, что ли? А если наших дергать стали, неужели с ментами по–доброму добазариться не смогли? Или забыли, как это делается? Сейчас проверим. Какой, говоришь, у Соловья номер телефона?
Неприязненно взглянув на Шмаля, Фалалеев удалился в ванную комнату беседовать без отвлекающих факторов и лишних свидетелей, к тому же истеричных.
Кактус пробыл там минут сорок, не меньше. Сперва до слуха Артемьева доносились обрывки разговора с Соловьем: Шмаль слышал, как Кактус стращает Соловья, обзывает по–всякому на чем свет стоит.
Однако вскоре все стихло. Потом Кактус позвонил какому-то крупному ментовскому начальнику — вначале голос его звучал командно покровительственно, как обычно, но уже через несколько минут в нем появились униженные, просительные интонации.
Когда Фалалеев наконец вышел из ванной, Шмаль с трудом узнал друга юности: куда подевались его уверенность, наглость, напускная вальяжность! Так выглядит больной после звонка врачу, когда узнает, что вместо банальной простуды у него саркома в последней стадии, с метастазами по всему организму.
Пошатываясь, Фалалеев медленно приблизился к креслу и, плюхнувшись в него, проговорил:
Все, звездец нашей сабуровской…
Минут десять они молчали. Глядя на жуткое, синюшное лицо Кактуса, Шмаль боялся начать разговор первым.
Это звездец–с-с, — свистящим полушепотом повторил Фалалеев.
А что нам делать теперь? — осторожно поинтересовался Артемьев.
Кактус медленно приходил в себя.
Та–ак… Евдокимов — тот самый ментовский генерал, которого я с прошлого года прикармливаю, говорит: ничего сделать нельзя. Все поздно. Самое сволочное, что сейчас арестовываются все наши счета по России.
И что?
А то, что сматываться надо.
Куда ж сматываться без капусты-то? Если, гришь, счета блокируются.
Без бабок уж точно никуда. — Фалалеев наконец совладал с волнением. — Сколько у нас тут есть?
Тысяч двадцать наличными да еще на кредитках столько же. Ну, и у пацанов.
Пацаны не в счет, — жестко перебил Кактус. — Короче, ладно: «быков» этих, Аркашу, Синего и Вовастого, сегодня же отправляем в Москву. Пусть продербанят всех наших бизнесменов, «кабанчиков» жирных — всех, кого только можно. В клочья! Вчистую! Никого не жалеть! Понял? Зови их сюда…
В тот же день трое профессиональных бандитов, выполнявших в Крыму обязанности телохранителей, вылетели в столицу.
Приказ Фалалеева звучал безоговорочно и категорично: не стесняясь в средствах, в минимально короткий срок выкачать максимум денег со всех мало–мальски влиятельных барыг, которым сабуровская группировка ставила крышу.
Аркаша и Синий вернулись из столицы лишь через пять дней. Выглядели они запуганно, чтобы не сказать — трусливо.
А где Вовастый? — поинтересовался Кактус, щурясь на два чемодана и три огромных сумки, привезенные «быками».
Повязали. Прямо на фирме, куда за деньгами приехал, — печально вздохнул Аркаша, бывший в этой поездке старшим, и едва слышно, словно пугаясь собственного голоса, принялся повествовать о небывалом ментовском беспределе, царящем ныне в Москве: вязалово, гнулово, прессовка…
Столичные СИЗО до краев забиты, братву почем зря гнобят, следователи адвокатов вообще посылают куда подальше, не допускают к подследственным, а минимальный срок вешают восемь лет строгого. Менты совсем оборзели, взяток и то не берут, видно боятся кого-то. Да и за РУОПом, по всему заметно, кто-то стоит, похоже — «контора».
А где Лютый? — нахмурившись, перебил Фалалеев.
Одни говорят — вроде бы видели его на коридоре Лефортовской тюряги, вроде бы колют его там, другие — будто бы завалили его при аресте где-то на улице. То ли при попытке к бегству, то ли еще как-то… Так говорят. Мы-то его сами не видели. Пытались прозвониться — мобильный молчит.
Поня–ятно… — Весть о вероятной смерти ненавистного Нечаева немного подняла Кактусу настроение. — Ладно, не пустыми-то хоть приехали? — спросил он, косясь на чемоданы и сумки.
Не пустыми…
В двух чемоданах и трех огромных баулах Аркаша и Синий привезли из столицы ни много ни мало — около тридцати миллионов вечнозеленых американских долларов. Это было все, что удалось собрать в Москве за пять дней.
Как исхитрились они вывезти через российско–украинскую границу такую невероятную сумму, да еще наличными, — оставалось загадкой, но привезенные деньги заметно взбодрили Кактуса.
А теперь что? — с надеждой в голосе спросил вечером Артемьев.
Сматываться надо, — задумчиво произнес Кактус. — Куда-нибудь за границу, подальше, в теплую нищую страну, где климат мягкий и законы не жесткие. — Несомненно, он уже рассчитал дальнейшие действия на несколько ходов вперед.