Король медвежатников
Шрифт:
— Поверьте, что многое. Одно время вы были увлечены революционными идеями. В итоге вы убили жандарма, и вас сослали на сахалинскую каторгу. На суде вы заявили, что не считаете свой поступок убийством, и утверждали, что это акт политического террора.
— У вас богатое воображение, мой друг. Я действительно знаю русский язык и некоторое время проживал в России, но это совершенно не значит, что я принадлежу к террористам!
— Что это у вас на манжетах? — неожиданно спросил Савелий, и граф невольно приподнял руки. На запястьях виднелось
— О чем это вы?
Савелий улыбнулся:
— Вот об этих глубоких шрамах, что виднеются у вас на руках. Я даже могу сказать, откуда они у вас.
— Сделайте одолжение.
— Дело в том, что, как только вы угодили на Сахалин, вас определили, как наиболее опасного преступника, в кандальную тюрьму. Продолжать?
— Извольте. Вы рассказываете обо мне такие любопытные вещи, что я, право, заслушался.
— Это тюрьма с наиболее строгим режимом. Арестанта в такой тюрьме приковывают к тяжелой тачке, которую он весь срок обязан возить с собой. Может быть, расскажете, чем таким особенным вы не угодили тюремному начальству?
— А вы угадайте! — неприязненно улыбнулся граф.
— Три года вы протаскали за собой тачку, с нею спали, с нею ели. На четвертый год вам удалось сбежать, сбив кандалы. Отсюда и шрамы. Вы и дальше будете отпираться?
Граф нервно провел пальцами по щеке, словно хотел избавиться от надоедливого насекомого.
— И об этом тоже написано в этих листочках? — кивнул он на конверт.
— Об этом и еще о многом другом. Например, о том, что вас зовут Устин Трофимович Всеволодов, вы из мещан. Вот только неизвестно, это ваше подлинное имя или нет. Что вы бежали с каторги, прихватив с собой товарища. Его потом так и не нашли, поговаривали, что вы просто съели его в пути. Такое случается.
«Граф» расхохотался:
— У вас определенно богатое воображение. Вы случайно не пробовали писать новеллы? Мне кажется, что ваши сочинения имели бы успех.
— У меня еще будет для этого время. Кстати, в этих бумагах написано и о том, что вы обещали не бежать с каторги и даже дали «честное арестантское слово». На Сахалине это свято, и тюремное начальство вам поверило. Правда, потом, когда вы убежали, всех арестантов высекли кнутами и месяц держали в карцере. Вы опять будете отпираться?
«Граф» отрицательно покачал головой:
— Нет, не буду. Какой смысл? Барановский в самом деле каким-то образом узнал о том, что я не тот, за кого себя выдаю, и поэтому мне пришлось от него избавиться. Надо же мне было как-то остановить этого мелкого шантажиста. — «Граф» широко улыбнулся: — Я надеюсь, вы не из таких?
— Не из таких, — нахмурился Савелий. В прихожей опять скрипнула половица, и он невольно посмотрел на дверь. Черт бы побрал всех этих домовых! По лицу «графа» скользнула усмешка. — Вам случайно не приходилось знавать некоего Парамона Мироновича? Личность на Хитровке весьма известная.
— И что с того?
— Он был моим приемным отцом. Я вырос на Хитровке. И он был убит по вашему приказу, — глухо сказал Савелий.
— Ах, вот оно что! — Граф небрежно похлопал ладонями. Савелий вновь увидел на его запястьях глубокие шрамы. — Браво! Браво!.. Похвально! Вы, оказывается, одержимы благородным чувством мести! Отвечаю. На Сахалинской каторге мы крупно повздорили с этим человеком, и я поклялся найти и уничтожить его. Правда, для этого мне потребовалось три десятка лет.
— И чем же он провинился перед вами?
«Граф» нахмурился:
— Он отнял у меня женщину, которую я любил.
— Ах, вот оно как… Хорошо. И еще… Как вы сумели скрыть свою подлинную сущность и выдавать себя за графа? Просто хороших документов мало. Кроме них, нужны очень солидные рекомендации. У вас есть какие-то сильные покровители?
Всеволодов пожал плечами:
— Если у нас пошел откровенный разговор, хочу сказать, что я действительно принадлежу к этому славному роду по материнской линии. Она была из рода Артуа. И, конечно же, мне дороги семейные предания. Так что в рекомендациях я не нуждался. Мне просто следовало взять фамилию моей матери.
— Очередная ложь!
— Хм, не верите? Дело ваше. В России я жил под другой фамилией… А вы весьма смышленый молодой человек. Ловко вы меня с этой картиной… Не ожидал! А у вас в самом деле есть такой холст или это очередной трюк?
— К чему вам эта картина?
— Дело в том, что я ищу ее очень давно. Она в самом деле принадлежит роду Артуа. С ней связаны различные легенды. Кое-что мне удалось отыскать в архивах, и это меня очень заинтересовало. Я люблю всякие тайны.
— Теперь это не имеет для вас никакого значения. Вы не выйдете отсюда… живым.
— Пока я не покойник, хотите, я покажу вам картины двенадцатого века, которые мне удалось раздобыть? — неожиданно предложил Всеволодов. — Поверьте, вы не пожалеете. Далеко идти не нужно, они находятся вот за этой стеной, — ткнул он в огромный ковер, висевший на противоположной стене. — Не удивляйтесь, там еще одна комната, стена раздвижная. Сейчас этим никого не удивишь. Многие оборудуют свои сейфы подобным образом.
Голос у «графа» был совершенно бесцветный. Он как будто не предлагал, а делал одолжение. Не ловушка ли это старого хитреца?
— Покажите, — неожиданно для себя произнес Родионов.
В зрачках «графа» как будто что-то просветлело. Так бывает с человеком, угодившим в трясину: его неумолимо затягивает вязкая жижа, и когда, казалось бы, шансов на спасение уже не остается, его стопы неожиданно упираются в твердую поверхность.
А может быть, все-таки показалось?
— Пойдемте, — предложил Всеволодов, поднимаясь. — Вот здесь имеется небольшой тумблер. — «Граф» слегка приподнял ковер. Под ним открылись металлические двери без ручек. Действительно, из стены торчал крохотный рычажок. — Его надо всего лишь слегка повернуть вправо, и двери разомкнутся.