Король медвежатников
Шрифт:
В сравнении с другими девушками, стоящими рядом, зеленоглазая пленница напоминала изящную красивую лебедь, случайно затесавшуюся в стаю гусынь. Вот сейчас они поднимут головы, вытянут шеи и заклюют гордячку плоскими клювами.
Паша Хабибулла приподнял подбородок девушки двумя пальцами.
— Кто ты? — спросил он.
Девушка протестующе дернула головой, и рука алжирского паши неловко повисла в воздухе. Красавица определенно была благородных кровей. Любая другая на ее месте предпочла бы гарем паши. Это
Девушка в полнейшем молчании выдержала суровый взгляд паши. В любом другом случае подобную твердость Хабибулла расценил бы как вызов, но сейчас он любовался цветом ее глаз — темно-зеленым, с мягким отливом, таким может быть только море. Это на первый взгляд вода в нем прозрачная, а загляни в него поглубже, и сумеешь убедиться в том, что бездонность имеет цвет.
— Ее зовут Вероника… Это дочь вице-губернатора, — подсказал стоявший рядом янычарский ага.
— Вот как, — в голосе паши не было удивления. К такому ответу он был готов. Хвала Аллаху, он доживает уже седьмой десяток лет и еще способен отделить зерно от плевел. — Почему же тогда на ней платье простолюдинки? — посмотрел паша на янычара.
Ахмеду, янычарскому аге, было немногим за пятьдесят. Даже для простого смертного это был немалый возраст, а для воина, прошагавшего в боях почти полмира, и вовсе преклонный. Как правило, до таких счастливых лет доживают лишь баловни судьбы, следовательно, янычарский ага был одним из них. Его лицо было иссечено глубокими длинными шрамами — жутковатая память о жестоких сражениях. Один шрам был особенно выразительным. Он начинался от левого глаза, проходил через всю щеку и терялся где-то на горле. Безымянный рубака не испортил хищной красоты янычарского аги, лишь добавил к его внешности дополнительной мужественности.
Всякий, кто смотрел в лицо аги, невольно проникался уважением к его боевым заслугам.
— Мы изловили ее в тот момент, когда она выбиралась из города… Вот в этом платье.
— Одна? Без слуг? — удивился паша.
Вице-губернатор допустил большую ошибку. Такую красоту следовало стеречь, как самое большое сокровище. Вот он и поплатился за собственную недальновидность.
— Девушку сопровождало две дюжины слуг, мой повелитель… Все они были храбрыми воинами, — не стал вдаваться в подробности вояка.
Янычарский ага никого не хвалил просто так, — как и всякий сильный воин, он с почтением относился к мужеству противника, а стало быть, у него имелось достаточно оснований, чтобы отвечать именно таким образом.
— Хорошо… Отпустите всех женщин, они мне больше не нужны. Можете поступать с ними так, как вам заблагорассудится. А вот эту… отведите ко мне на корабль. И пусть ее оденут в те платья, какие подобает носить при ее красоте, — распорядился паша, и, не оглядываясь, направился на корабль.
Он нашел то, что искал, а следовательно, в городе ему больше делать было нечего.
Паша Хабибулла не расставался со своим гаремом даже на море. Женщины скрашивали повелителю не только походные будни, но разделяли с ним радость от занимательных путешествий. Они были для него, что ятаган для янычара или четки для муллы. С ними ему было спокойно, и, ощущая их близкое присутствие, он обретал уверенность, словно и не покидал родной дворец. Но сейчас их бессмысленное кудахтанье в соседних каютах только раздражало его — высадить бы их всех на какой-нибудь остров, и пускай хотя бы месяц поживут без своего господина.
Единственной женщиной, не досаждавшей ему последнюю неделю, была Вероника. Она уже успела прийти в себя и теперь посматривала на пашу с некоторым интересом. Но Хабибулле хотелось большего. Он бы мог взять девушку силой — повелел бы распять гордячку на брачном ложе и беспрепятственно вошел бы в нее, доказав тем самым свое господство. Но ему хотелось иного — а именно абсолютной власти над гяуркой. Чтобы она пришла в его покои не сломленной гордячкой, а покорной женщиной, сняв с себя все одежды.
Паша Хабибулла понимал, что если ему все-таки удастся завоевать расположение красавицы, то это будет самая трудная его победа, сравнимая разве что с завоеванием вражьего форта. Паша готов был идти на приступ.
Когда Хабибулла распахнул дверь, Вероника стояла у зеркала, расчесывая густым гребнем слегка вьющиеся локоны. При его появлении ее лицо заметно напряглось, а потом губы сложились в прежнюю линию, чуть волнистую, заметно капризную.
Что может быть для женщины важнее красиво убранных волос?!
Хабибулла сделал несколько шагов. Потом взял девушку за плечи и слегка развернул к себе. Глаза у нее были насыщенного изумрудного цвета. Такого цвета вода бывает у опасных атоллов.
Силой ее не завоевать, это точно. Для победы требуется нечто другое. И будто бы ослабев, паша согнулся в коленях. Обхватил девушку за талию и уткнулся головой в ее живот.
— Господи, ты даже не представляешь, как я ждал встречи с тобой, — поймал паша девичьи ладони в свои сморщенные старческие руки. — Я мечтал о такой женщине, как ты, всю свою жизнь.
Хабибулла поднял голову и натолкнулся на девичий взгляд, полный недоумения. Зрелище было ужасным и нелепым одновременно. Человек, перед которым склоняли головы крепости и города, вдруг преклонил колени перед своей пленницей. Ей бы поднять повелителя с колен или опуститься с ним рядом, а она, ошарашенная его падением, смотрела на пашу с высоты своего малого роста так же надменно, как это делает птица, взирая на скрюченного червя. Вот сейчас изловчится и клюнет престарелого пашу в самое темечко.