Король медвежатников
Шрифт:
Луиза дерзко вскинула подбородок, и епископ невольно отшатнулся — видно, так смотрела Дева Мария, когда у нее отнимали сына.
— Ваше преподобие, а может, это в вашей душе поселился дьявол!.. — бесстрашно произнесла она.
— Женщина, остановись! — в страхе отшатнулся епископ.
— Может, это не мой Марсель слуга дьявола, а вы здесь все христопродавцы! — яростно воскликнула она.
Епископ сорвал с шеи крест и, подняв его высоко вверх, закричал:
— Изыди, сатана, изыди!
— Ты и есть самый настоящий дьявол, святой отец! — грозно наступала женщина.
Даже свечи в этот момент как будто запылали ярче. Вспыхнувшее пламя осветило разгневанное лицо женщины, а над ее головой словно бы застыл нимб.
Епископ невольно перекрестился, освобождаясь от видения.
— Изыди, дьявол! Изыди!
Луиза и не думала останавливаться, она продолжала наступать, пока не загнала Эде де Сюлли в угол. Вжавшись в стену, он чувствовал горячее и яростное дыхание женщины, но глаза его предательски смотрели через распахнутый ворот прямо на высокую девичью грудь. Самое скверное было в том, что у основания шеи он заметил небольшую бледно-коричневую родинку, точно такую же, какая была у графини де Левек. Помнится, он любил целовать эту божью отметинку. Но все это было в другой жизни.
Сейчас ему хотелось сделать то же самое. Вот оно, искушение дьявола! Епископу едва хватало сил, чтобы не поддаться соблазну.
Впервые графиня де Левек отдалась ему — тогда еще почти девочкой — на отцовской конюшне, прямо на полу, под удивленными взорами лошадей. Отдалась страстно, самозабвенно, искусав при этом до крови собственные губы. И Эде де Сюлли чувствовал, что эта вот простолюдинка, так яростно наступающая на него, тоже способна на жаркие поцелуи. Если он сейчас вопьется губами в знакомую родинку… Епископ даже представил, как она обмякнет под его руками тряпичной куклой.
— Это ты дьявол! Ты!
— Себастьян! — закричал в голос Эде де Сюлли. — Забери от меня эту одержимую!
Дверь широко распахнулась, и верный Себастьян, ухватив Луизу за плечи, оттащил ее от перепуганного епископа.
— Что с ней делать, ваше преподобие? — спросил он уже от дверей.
Луиза остервенело вырывалась, но сильные руки монаха, как клешни морского краба, крепко держали ее за плечи.
— Тебе приходилось видеть дьявола? — неожиданно спросил епископ.
— Не доводилось, ваше преподобие, — после некоторого раздумья сделал признание монах.
— Тогда посмотри на эту женщину, — ткнул епископ перстом в Луизу. — Дьявол способен принимать и такое обличье. Она хотела искусить меня, вогнать в плотский грех. Ее место там, где находится другой дьявол, ее муж. Ты понял меня, брат Себастьян? — негромко, но настойчиво спросил епископ.
— Да, ваше преподобие, — отозвался монах, слегка наклонив голову.
Не дождавшись невестки, дед Филипп разложил карты. Раскладывать пасьянс было его любимым делом. Он гадал на все события и на все случаи жизни, и не было такого, чтобы карты слукавили хотя бы однажды. Свой карточный талант дед тщательно скрывал ото всех, подозревая, что он ниспослан ему самим Люцифером. Только одному ему по силам заглянуть в завтрашний день и с обнажающей прямотой поведать о человеческом конце.
В этот раз дед Филипп гадал на младших Арканах. Он прибегал к ним всегда, когда хотел узнать судьбу конкретного человека. Перемешав карты, старик сложил их аккуратной стопкой и вытащил четыре карты, крестообразно разложив их перед собой. Первой картой считалась та, что находится слева; второй та, что расположена справа. Верхняя будет третья, а вот самая нижняя — четвертая. Важно не перепутать их между собой. От этого зависит весь исход гадания.
Закрыв глаза и прочитав короткую молитву, старик аккуратно перевернул первую карту. Выпал «отшельник» — одна из нелюбимых карт старика. Она означала, что человек, на которого он гадает, не боится превратностей судьбы, но вместе с тем ему следовало бы проявлять осторожность.
Следующая карта называлась «колесо судьбы». Выходит, что этот человек баловень судьбы. Возможно, так оно и было в действительности. Марселю всегда, где бы он ни находился, сопутствовала удача. Даже заказ папы римского следовало воспринимать как высшее благо.
Третья карта называлась «воздержанность». Она указывала на то, что Марсель был самодостаточной личностью. И это правда! Конечно же, он всегда добивался того, чего хотел.
Четвертую карту старик открывал с особым волнением, почти с опаской. Задержал взгляд на распятии. В этот раз лик Христа показался ему особенно скорбящим, и, набравшись должной решимости, он медленно перевернул карту. На истертой поверхности была изображена «богадельня». В точности такая же, что возвышалась неподалеку от Нотр-Дам. Одна из самых безобидных карт, она даже указывала на материальные блага. Вот только в комбинации разложенных карт она не сулила ничего хорошего и знаменовала грядущие трагические потрясения.
Худшего расклада невозможно было даже представить.
Старик замер, опасаясь пошевелиться. Он молча смежил веки, надеясь, что все это ему привиделось. Вот сейчас он откроет глаза и увидит вместо «богадельни» какую-нибудь другую карту. Но нет, все четыре масти были разложены на столе роковым веером и буквально вопили о неизбежной трагедии.
Существовал способ избавиться от неминуемого потрясения… Но для этого следовало сжечь карты, что означало бросить вызов мистическим силам и, значит, накликать беду на собственную голову. Старый Экзиль лишь усмехнулся. Он прожил немало лет и к грядущему небытию относился без надлежащего трепета, точно к стоптанной обуви, отжившей свой век.
Собрав карты в кучу, он швырнул их в полыхающую печь. Поначалу плотная бумага не желала гореть. Засаленные уголки всего лишь слабо тлели, испуская ядовитый темно-серый дым, вместе с которым в трубу уходила и колдовская сила. А потом карты вспыхнули все разом, стрельнув вверх бледно-голубоватым пламенем.
А когда бумага вся прогорела, старик зло пошуровал в печи кочергой. Остался один лишь тлен да злые угольки, сверкавшие красным цветом.
Старик не сразу сообразил, что это была карта. Перепачканная, с обугленными краями, она лежала рубашкой вверх. Это была судьба! И прочитать ее дано не каждому. Осторожно, будто опасаясь обжечься, он перевернул ее и тут же скривился, — на него, хитро смеясь, с прищуром взирал «дьявол».
Еще с утра глашатаи разбежались по Парижу и, заглядывая в каждый двор, извещали о предстоящем суде инквизиции. В обед, ближе к назначенному времени, перед Нотр-Дам стал собираться праздный люд. Монахи свозили на площадь дрова и укладывали их в аккуратные поленницы. Плотники на самой вершине строения соорудили помост, на котором укрепили два огромных креста. А когда приготовления были завершены, стража вывела на площадь двух человек — мужчину и женщину.
— Дорогу! Дорогу! — выкрикивал стражник, шедший немного впереди, и для пущей убедительности размахивал по сторонам копьем, отвоевывая у толпы пространство для процессии.