Король на именинах
Шрифт:
«Тут опер прав. Если не искать по горячим следам, то можно и не найти. И кто же меня так подставил?»
За полчаса у Карла набралось вопросов куда больше, чем ответов на них.
Загремела дверь, законный даже не пошевелился.
– Иванченко, на выход. Вещи прихвати.
Кролик сорвался с места, словно за ним гналась стая голодных псов, он еле дождался, когда камеру закроют. Предстоял малоприятный разговор с опером, но это было освобождение! После получаса, проведенного на хате с молчаливым Карлом, даже ночной допрос казался кролику верхом
«Менты прессуют, но хоть знаешь, что жив останешься».
Психологию человека, оказавшегося в неволе, Карл уже давно постиг на собственном опыте, ошибок не повторял и опрометчивых шагов не делал.
«Никогда не помогай следователю, – это Карл усвоил еще до первой ходки, – ведь единственная его задача упечь тебя за решетку. Только бы посадить, больше его ничто не интересует. Не ты должен оправдываться, а он должен доказать, что ты нарушил закон. Никогда не отвечай на его вопросы категоричным „да“ или „нет“. Скажи „не помню“, „может быть“ или вообще промолчи. Понадобится „вспомнить“ – потом вспомнишь, что тебе выгодно. В УПК – Уголовно-процессуальном кодексе статья за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена, а за плохую память или забывчивость – нет…»
Эти и другие зэковские премудрости, которым Карл не раз учил Николая Бунина, приходили ему в голову сами собой. Выполнял он их уже на автомате, не задумываясь, но никак не мог сейчас последовать одной из основополагающих премудростей: «не надейся на скорое освобождение». Окажись он сейчас на воле, уже полстолицы поставил бы на ноги, чтобы «выщемить» того, кто приказал валить Железовского и осмелился замахнуться на общаковые деньги.
«Монгол и пацаны сейчас времени даром не теряют, – подбадривал себя Карл, – все возможное делают».
Законный не смотрел на часы, а потому и не знал, сколько времени прошло, прежде чем железная дверь вновь открылась.
– Разумовский, на выход, – прозвучал бесцветный голос охранника.
Карл, с маской безразличия на лице, вышел в коридор.
«Любят менты нервы выматывать, – зло думал Карл, – никогда сразу не скажут, зачем вытащили из хаты».
В отдельном кабинете его поджидал элегантно одетый мужчина с лучезарной улыбкой. Мягкий кожаный портфель лежал на столе рядом с ним.
Адвоката – Святослава Нардова Карл знал в лицо, приходилось пару раз видеть его в деле, когда «закрывали» пацанов. К Нардову законный относился без особого уважения – тот был всеядным, брался защищать в суде даже заведомых насильников и педофилов, тех, кто доживал до суда исключительно благодаря бдительности тюремной охраны. Такую публику блатные обычно кончали еще в СИЗО.
Не заметив на губах Карла ответной приветственной улыбки, Нардов тут же сделался предельно серьезным и объяснил свое появление:
– Мне Монгол позвонил. Если вы хотите другого адвоката…
Карл прикрыл глаза и задумался. Выбор Монгола, упавший на Нардова, был странным только на первый взгляд. Святослав Петрович к светочам юриспруденции не относился, красноречием не блистал, знание законов было у него на уровне не слишком усердного выпускника областного университета. На Западе такой человек, как Нардов, в лучшем бы случае зарабатывал себе на жизнь, защищая в судах нищих, тех, у кого нет денег нанять хорошего адвоката. Но в России, как известно, правит не закон. Нардов обладал феноменальной способностью договариваться с судьями вне стен здания суда. Чем и был знаменит.
В его рабочем кабинете на видном месте висела карта Москвы. Разные районы столицы были на ней окрашены в разные цвета, и лишь малая часть города сохраняла первозданную чистоту. Секрета из своей карты Нардов никогда не делал. Синий цвет префектуры означал, что судьи берут взятки без лишних слов и уговоров; розовый – что берут, но с оглядкой, только у хороших знакомых и родственников; желтый означал – берут через одного, тут уж приходилось думать, как передать дело нужному. Если же суд находился в незакрашенном районе, то Нардов разводил руками – судьи там были неподкупны, и адвокат не брался вести защиту, какие бы золотые горы ему ни сулили.
Нардов был незаменим, если требовалось быстрое освобождение.
Когда ему позвонил Монгол, Нардов тут же радостно улыбнулся, он узнал казначея по голосу, всего лишь с одного слова. Голоса важных людей, своих потенциальных клиентов, Святослав Петрович запоминал как «Отче наш». Он сразу же согласился – когда глянул на карту столицы, его взгляд уткнулся в плотный синий цвет…
– Я согласен, чтобы вы… попробовали свои силы, – сказал Карл.
– Меня зовут Святослав Петрович, – напомнил Нардов. – Это вам передали, – он выложил на стол блок сигарет и еще одну пачку.
Карл жадно закурил, последние полчаса он изнемогал без курева.
– Тут же перейдем к делу, – предложил адвокат, – что вы, Олег Карлович, хотели бы иметь, если можно так выразиться, в сухом остатке? На что мне нацеливаться?
– Выйти отсюда прямо сейчас, вместе с вами, – усмехнулся Карл.
– К сожалению, – Нардов развел руками, – есть вещи возможные, а есть и фантастические. Если бы Железовского убили не на соседней улице, я бы сумел вытащить вас прямо сегодня, но они, – слово «они» прозвучало с легким презрением, – надеются повесить на вас и его, и еще два неопознанных трупа. Сами не верят, что вы его завалили, но им надо кого-то задержать. Честь мундира блюдут.
– Когда я выйду отсюда?
– Железовского повесить на вас официально они не решатся. Вам предъявят обвинение по автоаварии только через три дня. Не раньше. Прокурор настаивает, тут уж я бессилен. Мерой пресечения изберут подписку о невыезде. Я договорился на все сто процентов. Но, к сожалению, на этом не кончится. Впереди еще следствие и суд.
Нардов говорил, и Карл чувствовал, что адвоката абсолютно не интересует правда – то, как все произошло. Ему было безразлично, сидел законный за рулем «Волги» или нет, убивал он бизнесмена или на самом деле оказался рядом по стечению обстоятельств.