Король-олень
Шрифт:
Он потянулся, чтобы поставить кубок, и Моргауза увидела змей на его запястьях. Она плохо разбиралась в мудрости Авалона, но знала, что змеи являются знаком жреца наивысшего ранга. Гвидион заметил ее взгляд и кивнул, но ничего не сказал.
— Уж не в Бретани ли ты обзавелся этим ужасным плащом из такой грубой пряжи, 4fo в нем пристойно ходить разве что слуге?
Гвидион коротко рассмеялся.
— Он защищает меня от дождя. Я получил его от великого вождя из чужедальних земель, сражавшегося в рядах легионов человека, что именовал себя императором Луцием. Люди Артура быстро с ним разделались и захватили богатую добычу — я привез тебе серебряный кубок и золотое кольцо, матушка.
— Ты
— Да, я сражался под началом великого короля, породившего меня, — с презрительной усмешкой произнес он. — О, не бойся — я лишь выполнял приказ Авалона. Я позаботился о том, чтобы воевать вместе с людьми Кеардига, вождя саксов, заключившего союз с Артуром, и держаться подальше от короля. Гавейн меня не знает, а Гарету я старался не попадаться на глаза — ну, или кутался в плащ вроде этого. Свой собственный плащ я потерял в бою и подумал, что если я надену плащ цветов Лотиана, то Гарет непременно подойдет взглянуть на раненого земляка — вот я и взял этот…
— Гарет в любом случае не узнал бы тебя, — сказала Моргауза. — И я надеюсь, ты не считаешь, будто твой приемный брат способен выдать тебя?
Гвидион улыбнулся, и Моргауза подумала, что он по-прежнему похож на мальчика, некогда сидевшего у нее на коленях.
— Мне очень хотелось признаться Гарету, кто я такой, и когда я валялся, ослабев от раны, то едва не решился на это. Но Гарет — человек Артура, и он любит своего короля, это сразу видно. И я не захотел взваливать такую ношу на лучшего из моих братьев, — сказал он. — Гарет… Гарет — он ведь…
Он не договорил, но Моргауза поняла, что Гвидион хотел сказать; хоть он и был чужаком для всех, но Гарет оставался его братом и возлюбленным другом. Внезапно легкая улыбка, придававшая ему необычайно юный вид, сменилась ухмылкой.
— Пока я был в войске саксов, матушка, меня просто замучили вопросом, уж не прихожусь ли я Ланселету сыном! Сам я особого сходства не нахожу — но, с другой стороны, я же не так хорошо знаю, как выгляжу… Я ведь смотрюсь в зеркало лишь во время бритья!
— И, однако, — заметила Моргауза, — всякий, кто знаком с Ланселетом — и в особенности тот, кто знал его в молодости, — при первом же взгляде узнает в тебе его родича.
— В общем, примерно так я и выпутывался — начинал говорить с бретонским выговором и заявлял, что тоже прихожусь родней старому королю Бану, — отозвался Гвидион. — Я думал было, что наш Ланселет, к которому девицы так и липнут, должен был породить достаточно бастардов, чтоб люди не удивлялись, завидев похожее лицо. И что же? Как ни удивительно, но единственный слух такого рода гласил, что королева якобы родила сына от Ланселета и ребенка отдали на воспитание ее родственнице, которую поэтому и выдали замуж за Ланселета… Нет, вообще-то о Ланселете и королеве рассказывают множество историй, одна не правдоподобнее другой, но все сходятся в одном: любая женщина, сотворенная Господом, не дождется от Ланселета ничего, кроме любезных слов. Некоторые женщины даже вешались мне на шею, — дескать, раз они не могут заполучить самого Ланселета, так заполучат его сына… — Он снова ухмыльнулся. — Да, нелегко оставаться таким любезным, как Ланселет. Я люблю поглядеть на красивых женщин, но когда они начинают вот так вот гоняться за тобой… — и Гвидион забавно поежился. Моргауза расхохоталась.
— Так значит, друиды не отняли у тебя этих чувств, сынок?
— Вовсе нет! — отозвался Гвидион. — Но большинство женщин — просто дуры, и я предпочитаю не связываться с теми, кто ждет, что я буду с ней носиться как с единственной и неповторимой или платить за все ее прихоти. Ты привила
— Жаль, что нельзя того же сказать о Ланселете, — заметила Моргауза. — Всем известно, что у Гвенвифар ума хватает лишь на то, чтоб держать свой пояс завязанным, — а если бы Ланселет постарался, то его и на это бы не хватило.
«У тебя лицо Ланселета, мальчик мой, — подумала она, — но ум у тебя материнский».
Словно услышав ее мысли, Гвидион поставил опустевший кубок и отмахнулся от служанки, кинувшейся было заново его наполнить.
— Хватит. Я так устал, что опьянею, если сделаю еще хоть глоток. Мне бы сейчас поужинать. С охотой мне везло, так что мясо мне осточертело — я хочу домашней еды, каши или лепешек… Матушка, перед тем, как уехать в Бретань, я виделся на Авалоне с леди Моргейной.
«И зачем же он сообщает мне об этом?» — подумала Моргауза. Что-то непохоже, чтобы он питал горячую любовь к родной матери. И внезапно ее кольнуло ощущение вины. «Конечно, я ведь позаботилась, чтобы он не любил никого, кроме меня». Что ж, она сделала то, что должна была сделать, и ни о чем не сожалеет.
— И как там моя родственница?
— На вид она немолода, — сказал Гвидион. — Мне показалось, что она старше тебя, матушка.
— Нет, — возразила Моргауза. — Моргейна младше меня на десять лет.
— Однако она кажется постаревшей и усталой, а ты… — Гвидион улыбнулся Моргаузе, и она внезапно почувствовала себя счастливой.
«Ни одного из моих сыновей я не люблю так крепко, как этого, — подумала она. — Хорошо, что Моргейна оставила его на мое попечение».
— О, я тоже уже постарела, мальчик мой, — возразила она. — Когда ты только родился, у меня уже был взрослый сын!
— Тогда ты куда более могущественная чародейка, чем она, — сказал Гвидион. — Всякий поклялся бы, что ты долго жила в волшебной стране и время не коснулось тебя… По-моему, матушка, ты ни капли не изменилась с того самого дня, как я уехал на Авалон.
Он взял руку Моргаузы, поднес к губам и поцеловал. Моргауза осторожно обняла юношу, стараясь не потревожить рану. Она погладила Гвидиона по темным волосам.
— Так значит, Моргейна теперь королева Уэльса.
— Да, верно, — подтвердил Гвидион, — и насколько я слыхал, король Уриенс в ней души не чает. Артур принял ее пасынка Увейна в свою личную дружину, а посвятил его Гавейн; они теперь с Гавейном лучшие друзья. Этот Увейн, в общем, неплохой парень — я бы даже сказал, что они с Гавейном чем-то похожи: оба упрямы и решительны и беззаветно преданы Артуру, — похоже, они считают, будто солнце всходит и заходит там, где королю вздумается помочиться. — Он криво усмехнулся. — Впрочем, в этом можно обвинить многих. И я приехал именно затем, чтобы поговорить с тобой об этом, матушка. Тебе что-нибудь известно о планах Авалона?
— Только то, что говорили Ниниана и мерлин, когда приезжали, чтоб забрать тебя, — сказала Моргауза. — Я знаю, что тебе предназначено стать наследником Артура, хоть сам он и считает, что оставит королевство сыну Ланселета. Я знаю, что ты — тот самый молодой олень, которому суждено повергнуть Короля-Оленя… — произнесла она на древнем наречии, и Гвидион приподнял брови.
— Значит, ты знаешь все, — сказал он. — Но вот чего ты, возможно, не знаешь… Эти замыслы невозможно исполнить сейчас. После того, как Артур разбил этого римлянина, возомнившего себя императором, Луция, его звезда поднялась на невиданную высоту. Простонародье разорвет в клочья всякого, кто осмелится поднять руку на Артура, — если этого прежде не сделают соратники. Я никогда еще не видел, чтобы кого-то так любили. Наверное, именно поэтому я так стремился взглянуть на него со стороны, — чтобы понять, что же такого есть в этом короле, что его все так любят…