Король-паук
Шрифт:
— У меня какое-то странное ощущение, — сказала она, — только что я почувствовала очень сильную боль, хотя лошади идут очень спокойно.
Бернар вздохнул. Да, в Ош они вовремя не успеют.
Он знал свои земли, как свои пять пальцев. Если съехать с наезженной дороги чуть-чуть на восток, то был виден террасированный холм, на котором и вокруг которого выращивался виноград, из которого изготовлялся самый лучший во Франции коньяк «Л’О де Ви Оль Арманьяк». На самой вершине холма, который местные жители окрестили горой Сен Мишель, виднелось похожее на замок сооружение, оно было невысоким, неплохо укреплённым и имело квадратную форму. Однако на вершине
Он обернулся к племяннице и сказал:
— Нам нет необходимости ехать дальше. О тебе хорошо позаботятся здесь.
Он отослал свою свиту в Ош, приказав капитану привести их в свой дом и дать распоряжения его управляющему хорошенько их накормить и дать любого вина, чтобы компенсировать прерванный завтрак. Они оставили его с Изабель у дверей монастыря и стали с таким энтузиазмом благодарить своего господина, что перепуганный привратник снова захлопнул ворота и побежал к настоятелю с известием, что на них напала толпа диких англичан.
Настоятель появился в воротах с хрустальным ковчегом и мощами в руках.
— Господин Бернар! Хвала Господу, это вы! — С несколько смущённым видом он попытался спрятать ковчег под своей рясой, однако Бернар заметил его.
— Вы приняли меня за дьявола?
— Упаси Господь! — ответил смущённый настоятель. — Я собирался дать отпор захватчикам. Я уже был готов поклясться, что это правая рука архангела Михаила, и обратить их тем самым в бегство. Вы избавили меня от греха лжи — хотя бы и иноземцам — ведь мне бы пришлось сказать им, что у ангелов есть тела.
Бернар невольно рассмеялся:
— Разве это не так? Разве кто-то там не вступил в схватку с ангелом и не вывернул ему бедро?
— О, нет, нет, мой господин. Это было бедро Иакова. — Затем он поднял фонарь и увидел в сгущающихся сумерках паланкин, возле которого никого из слуг не было. — Может быть, у вас есть ко мне какая-нибудь конфиденциальная просьба, в которой я мог бы помочь вам?
— Дама в паланкине должна родить, — сказал Бернар, опуская взгляд. Он просто не мог произнести вслух имя своей племянницы. — Возможно, даже сегодня.
— Понимаю, — сказал настоятель. — Конечно, конечно. Не волнуйтесь, мы сделаем всё, что необходимо. Как это похоже на вас, господин, вы позаботились о ней. Если это женщина из народа, — добавил он благоразумно, — то, думаю, ею сможет заняться брат-аптекарь.
— Это моя племянница, — с несчастным видом произнёс Бернар.
— Нет, нет, упаси Господь.
— Но всё же это правда.
— Правда так правда. В этом случае я не могу допустить, чтобы к госпоже Арманьяк приближался мужчина. Может быть, вы расскажете мне обо всём этом поподробнее. Может быть, имеются какие-нибудь смягчающие обстоятельства?
— Когда я вам обо всём расскажу, — угрюмо говорил Бернар, — вы, по крайней мере, не будете думать о том, о чём думаете сейчас!
— Я и сам не знаю, что я думаю. Возможно, я очень дурной старик. Умоляю вас простить меня за мои нечестивые мысли!
— Простите меня, старина. В данных обстоятельствах, возможно, они вполне объяснимы. Пойдёмте! Надо перенести её в дом.
По приказанию настоятеля уставные часы молитв были отменены, и монахов не стали созывать, к их великому удовольствию, на ночные бдения, поскольку часы, когда Павел и Силас пели в темнице, были самыми нелюбимыми в церковной Службе, тем более летом, когда особенно много приходилось грудиться в поле. Поэтому в общине было тихо, когда вдовая сестра одного из послушников, Марта, женщина с большим сердцем и не менее большим опытом, подошла к одному из флигелей монастыря, зданию, специально отведённому от основного на случай, если в монастыре останавливаются путешествующие дамы.
Она осмотрела девушку и поцокала языком. Это произойдёт сегодня. Через час, два, не позднее.
Бернар снизил голос до шёпота, хотя настоятель не мог его услышать. Когда она взглянула на Бернара, выражение её лица изменилось, на нём появились укор и неодобрение. Но он продолжал говорить, и её выражение смягчилось.
— Это добрый поступок, мой господин. Я всё сделаю, лучше меня это никому не удастся. Будет совсем нетрудно принести жаровню, даже если их здесь и нет. Я смогу достать в другом месте. А что касается другого, то, увы, я и с этим смогу вам помочь. Так много младенцев рождается мёртвыми. Умерший младенец сейчас лежит в одном доме, здесь, неподалёку, в ожидании погребения. За золотой несчастные родители, возможно, и согласятся расстаться с телом на короткое время. Только они наверняка потребуют, чтобы его им вернули.
— Это я обещаю.
— Они, конечно, заподозрят что-нибудь нехорошее: ведь это очень необычная просьба. Могу я рассказать им, зачем всё это?
— Да, можешь, только не называй имён.
— Если они будут знать, зачем всё это, они не станут интересоваться именами. Они будут счастливы, что их младенцу удалось совершить благое дело, хотя он не успел и первого крика испустить.
Пока Марта отсутствовала, чтобы сделать всё, как было условлено, Бернар сидел у постели Изабель и считал удары колокола, отбивающего каждую четверть часа, как ему казалось, через такие длительные интервалы, будто сам дьявол дёргал колокольную верёвку, и всё это время схватки у Изабель повторялись всё чаще и становились всё болезненнее.
Вернулась повитуха. В одной руке она несла большую сумку, в другой — большую медную жаровню.
— Чтобы госпожа ни о чём не догадалась, — прошептала она, — я принесла пузырёк со снадобьем, я его даю как успокоительное. Кроме того, оно немного приглушает все чувства.
— Это не яд?
— Нет, ничего похожего, его, наоборот, частенько пьют для удовольствия. А если его дать побольше, намного больше, чем даю я, то даже преступники могут висеть на дыбе или подвергаться пыткам, улыбаясь и распевая песни, как будто лежат на перине, как бы не старались палачи. Нет, мой господин, это то, что нам необходимо, чтобы ваш план сработал. Это и ещё вот это.
Но Бернар не мог даже взглянуть на то, что находилось в сумке. Он оставил Изабель с повитухой, слышал уже в дверях её слова:
— Выпейте это, дитя моё. Вы так настрадались за эти дни.
Затем он нашёл настоятеля — тот в одиночестве молился в часовне — и, преклонив колена, рассказал ему обо всём.
— Разумеется, то, что вы задумали, является страшным обманом, — сказал настоятель. — Какая кара падёт на отца и мать — это известно лишь одному Господу Богу. Я особенно опасаюсь за Изабель. Мужчине свойственно грешить, женщине же — в значительно меньшей степени. Наш праотец Адам был создан из глины — грубый и неотёсанный, но Ева — это уже создание из плоти, сделанное по образу Вечного. Коньяк, который мы изготовляем, мы перегоняем дважды, и поэтому он — более высокого качества, чем тот, который перегоняется всего один раз.