Король-Предатель
Шрифт:
Скептически глянув на пострадавшего, Фомлин решительно и бесцеремонно начал ощупывать его голову. От неожиданности и боли из глаз ручьём потекли слёзы.
– Шшшшш… Хватит! Ц-с-с-с…
Также внезапно как начал, Фомлин прекратил мучительное истязание окровавленной головы.
– Хвала Праотцу, серьёзных увечий не наблюдается. Эй! Да, ты! – он подозвал проходившую мимо гномиху. – Принеси воды и промой безбородому раны. Ау! Твою за ногу, я кому говорю?! Давай, давай, закрой рот и вперёд!
Невзирая на крайнее замешательство, гномиха действительно почти сразу
– Так не пойдёт… – гном угрюмо покачал головой. – Тебя либо изуродует Дорки, либо закидают камнями безмозглые малолетки. А то и просто забьёт насмерть случайная пьянь.
Фомлин стоял, сосредоточено думая, пока не вернулась гномиха с тазом воды и достаточно чистыми, по меркам трущоб, тряпками.
Скалозуб решил, что толи он, толи все окружающие посходили с ума, а может детки повредили ему всё-таки голову и он бредит. Иных объяснений, с чего бы гному, приговорившему его к долгой мучительной смерти, столь яро беспокоится о его здравии, он не находил.
Женщина грубо, но уверенно промывала свежие раны, не обращая внимания на шипение и кряхтение Скалозуба. Намотав ему на голову тряпки и выразительно посмотрев на Фомлина, гномиха, так и не проронив ни единого слова, удалилась. Тот, казалось, не заметил ни её суеты, ни ухода.
С глубокомысленным видом гном прохаживался по площади, покуда не вернулся Хиггинс. Отведя старика в сторону, Фомлин принялся оживленно тому что-то втолковывать. Хиггинс только кивал головой и поддакивал. Удовлетворившись, по всей видимости, разговором, Фомлин наконец-то ушёл. Бывший наставник и его ученик снова остались одни.
Хиггинс выглядел крайне встревоженным, но внимательно осмотрев обмотанные вокруг головы Скалозуба повязки немного подуспокоился.
– Я… вновь не справился. Я ничего не смог сделать… – Скалозуб разразился рыданиями. – Сила убеждения?! Предвиденье и планирование?! Я… я не могу управиться даже с драными малолетками!
Прости меня, Хиггинс, прости… Я просто ничтожество! Просто… просто не заслуживаю жить на этом свете! Не трать на меня понапрасну время, мой добрый друг! Я… я…
Между ними вновь повисло молчание. Печальные, уставшие глаза Хиггинса, казалось, смотрели в самую душу. Он всё знал, всё прекрасно понимал, но не говорил лишних слов.
«Только я сам могу превратить себя из ничтожества в мужчину, в воина! – понял в который уже раз Скалозуб. – Пусть даже это всё равно ничего не изменит. Пусть я так и умру, закованный в эти проклятые колодки. Но я могу умереть как никчёмное животное, а могу умереть гордым, несломленным и довольным собой».
Скалозуб сделал глубокий вздох.
«Насрать на результат. Будь, что будет. Я сделаю всё что смогу и сдохну, зная, я выполнил всё возможное! Всё, что было в моих силах. Да будет так, Праотец».
– Спасибо тебе, мой самый лучший учитель. Спасибо, – наконец вымолвил он.
Глава 5.
Чтение великих авторов, усилия мысли, изучение трудов гениальных учёных не обязательно делают человека умным. Но риск чрезвычайно велик.
И вновь время текло своим чередом, а жизнь проходила всё мимо. Хиггинс не рассказывал об их договорённости с Фомлином, но теперь, когда старик уходил с площади, ему на смену приходил один из двух юных гномов.
Поначалу те избегали перекинуться со Скалозубом даже словцом, но молодость редко соседствует с терпеливостью. В отличие от Хиггинса, который запросто мог часами сидеть на лавочке, наблюдая за редкими прохожими сквозь полуприкрытые веки, энергичные гномы быстро начинали изнывать от тоски. Один во время своего дежурства монотонно ходил кругами по площади, другой постоянно жонглировал мелкими камешками или швырял их на меткость в самые разные цели. Хорошо хоть, не в начавшую заживать голову узника…
Скалозуб же, если чему и научился за время долгого и безнадёжного заключения, так это бесконечному терпению. Юношам было явно не по душе караулить и оберегать приговорённого на смерть, бессмысленность занятия угнетала. Пока их взгляды были наполнены ненавистью и осуждением к объекту, ставшему для них досадной обузой, он даже не пытался завести разговор.
Молодость сдалась первой.
– Никак не могу взять в толк, какого тролля мы должны сторожить тебя тут как величайшую драгоценность?! – гном, до того обошедший площадь не одну сотню раз, стоял уперев руки в бока. – Всё равно ж ты раньше или позже издохнешь! Что могло понадобиться от тебя Фомлину?
Скалозуб хорошо усвоил манеру Хиггинса подолгу молчать перед тем, как ответить. Это придавало словам особый вес и значение. Вот и теперь он не спешил говорить, тщательно взвешивая в уме каждое слово:
– Как вы думаете, молодой гном, почему именно к Фомлину прислушивается подавляющее большинство жителей Квартала? А не, скажем, к мнению Дорки? Ведь тот моложе, сильней, агрессивнее.
У юноши от неожиданности отвисла челюсть. Похоже, он, как и злобные ребятишки, сомневался в умении осуждённого разговаривать, тем более лаконично. А над заданным Скалозубом вопросом в жизни никогда не задумывался.
Уловив замешательство собеседника, Скалозуб как мог поднял закованную кисть и указательный палец вверх, подчеркивая свои слова:
– Фомлин не может соревноваться с Дорки в краткосрочной перспективе, так сказать, в лобовом столкновении. Дорки со своими головорезами просто разорвут его на куски! Но Фомлин способен на длительное планирование, он смотрит вдаль и заранее готовится к грядущим событиям. Думаю, мы все станем свидетелями его мудрости. Это лишь вопрос времени.
Скалозуб понятия не имел, насколько сказанное им соответствует истине, всё что он знал – Фомлин является кем-то вроде неформального лидера, старосты черни. Каковы же его способности и настоящие планы, можно было только гадать.