Король северного ветра
Шрифт:
Армия, собравшаяся перед его взором на заснеженной равнине, и ветер рвет знамена с изображенными на них крепостными стенами и венчающей их пурпурной короной. Флаг Тарагонской империи, флаг побеждавшего сотню лет назад юга. Ветер играет этим флагом - и тот же самый промозглый ветер февраля развевает полы черного плаща.
Он стоит посреди поля. Смотрит. За его спиной - войско, что скоро станет покорно. Промеж пальцев собирается сила - и эту силу уже не остановить.
Гайвен... нет, Бердарет Ретвальд, запрокидывает голову, хохочет. Оборачивается к застывшим за его спиной лордам Айтверну и Тарвелу, Гальсу и Коллинсу, Блейсберри и молодому, угрюмому
– Вы желали увидеть мое могущество, господа? Сейчас оно сокрушит наших врагов!
Продолжая ухмыляться, тот, кто станет вскоре первым Королем-Колдуном, вновь обращается лицом к имперской армии, вознамерившейся сокрушить Иберлен. Делает шаг вперед. Ветер ревет погребальным гимном. Тарагонцы натягивают луки. Они еще не понимают, кто стоит перед ними - но скоро поймут. Бердарет Ретвальд - имя, что он взял себе сам, имя, перед которым скоро преклонятся народы - вскидывает руку, и поток испепеляющего огня рвется вперед, уплотняясь прямо в холодном воздухе, и обрушивается на передовые шеренги вражеского войска.
Даже его силы, самой могущественной на Срединных Землях, едва хватит на то, чтоб испепелить сейчас несколько сотен человек. Да и то, платить за это придется долгими месяцами слабости, немощи, боли. И может быть - годами неспособности творить чары. Сейчас он исчерпает себя до дна. Но это неважно. Неважно все, кроме короны, что скоро окажется на его голове, и серебряного кресла, которое он займет. Нескольких сотен хватит. Тысячи обратятся в бегство.
Огонь ревет, пронзает воздух, сжигая выпущенные стрелы - и выпустивших их лучников. Кричат, сгорая внутри доспехов, тарагонские латники. Заходится торжествующим ревом иберленская армия, и Радлер Айтверн становится бок о бок с человеком - нелюдем - которому до конца жизни теперь будет верен.
... Гайвен вернулся в реальность столь же внезапно, как ее покинул, и едва не упал при этом с лестницы.
– Вы и сэр Артур - будто родственники, - пробормотал Блейр с совершенно не приставшей подданному ворчливостью.
– Оба сегодня со ступенек едва не падаете.
– Насколько помню, - ответил Гайвен, - Ретвальды и Айтверны породниться еще не успели. Вы путаете нас с Карданами, лейтенант.
"Что это было? Память предков? Так выглядит она? Как совладать с нею? Как отыскать в ней нужное?"
Тьма, похоже, зашлась в хохоте. Гайвен сжал волю в кулак, пытаясь удержать здравый рассудок. С Эдвардом Фэринтайном, державшимся с совершенно неподобающей гостю нахальностью, молодой Ретвальд разговаривал холодно, неучтиво. Фэринтайн добивался встречи, но в таком состоянии Гайвен мог поговорить разве что с подушкой в своей опочивальне. И то, не заснув, а зарывшись в эту подушку лицом и сжав ее зубами, чтобы не взвыть. Важнее всего было продержаться до вечера, не опозориться перед своими строптивыми вассалами и перед иностранными гостями на назначенном банкете. Гайвен отбрил оказавшегося излишне общительным эринландского короля, вышел из залы, где они разговаривали, а Айтверн и капитан Кэбри незадолго перед тем дрались.
– Фэринтайн желает побеседовать с вами о магии, если верно то, что мы подслушали, стоя под дверью, - заметил Джайлс в коридоре.
– Вы маг, и он, кажется, тоже. Почему вы не хотите переговорить с ним на свои магические темы? Вдруг это окажется вам чем-то полезно.
"Потому что магия уже прямо сейчас пытается меня уничтожить, и если я начну говорить о ней со свалившимся с востока колдуном, то скоро потеряю всякое самообладание - а там, глядишь, окончательно свихнусь". Гайвен мог лишь надеяться, что к завтрашнему дню ему станет легче, и можно будет вызвать эринландских чародеев к себе, для столь необходимой им беседы. В противном случае он просто рехнется.
– Я непременно обсужу с Фэринтайном все интересующие его вопросы, но не прямо сейчас. Всем разговорам полагается свое время. Джайлс, проводите меня в библиотеку, я хочу посидеть пару часов над книгами.
"Что ты в этих книгах вознамерился найти?
– спросила его тьма едва ли не с сочувствием.
– Все книги, что могли предоставить тебе нужные знания, обратились пеплом, когда пал Конклав. Продержись и впрямь еще хотя бы день. Поговори с этим колдуном лордом Эдвардом, если хочешь. Он такой же самоучка, как и все здесь, и многого не подскажет. Я попробую открыть ворота в пространстве, между моим замком и твоим, но на это уйдет время. Сейчас это не так просто мне сделать, как в былые дни. Но когда я приду, я смогу тебе помочь".
"Спасибо, - Гайвен испытал нечто, похожее на благодарность.
– Как мне тебя называть?"
Его незримый собеседник усмехнулся.
"Опуская все несущественные степени родства - зови меня просто дед".
Глава седьмая
3 сентября 4948 года
Порой наступают дни, когда решается судьба - то ли твоя собственная, то ли всех, кто тебя окружает. Бывают дни, когда приходится действовать - и от действий твоих зависит все, абсолютно все, что случится после. Такие дни выпадают нечасто, горящей кометой пронзают серое марево пустых, бессмысленных лет - но когда они приходят, нужно не отступать и совершить все, что попросит судьба. Такой день, знала Айна Айтверн, настал и сегодня - и ей следовало не оплошать.
Одна-единственная мысль неотступно билась в висках.
"Я предаю брата. Предаю короля. Предаю Иберлен". Не такой судьбы для себя она ждала. Не такие поступки совершать мечтала - но судьба пришла и схватила ее за горло, как схватывала прежде всех мужчин и женщин дома Айтвернов на переломе эпох. Айтверны всегда решали, каким быть Иберлену и куда идти - решат они и сейчас. Много раз Драконьи Владыки могли предъявить права на Серебряный Трон, и не делали этого. Может быть, теперь такое время наконец настало? Ведь основавших эту страну Карданов действительно больше нет.
"Когда все это только начиналось, я призывала Артура оставить Гайвена и отдать трон Гледерику. Либо занять его самому. Сделать это, чтобы закончить войну. Война закончена - но сегодня я начинаю ее снова. Будь отец жив, он бы проклял меня - но я прокляла его раньше".
Айне было тревожно и страшно - но тревожно и страшно ей было все последние четыре месяца, каждый практически день, и потому девушка немного привыкла и даже как-то приспособилась. Страх невозможно любить, но его порой можно перестать замечать. Важным было не показать волнения солдатам и слугам. Она не знала, до какой степени может положиться на них, не приставлены ли в особняк шпионы - неважно, чьи именно.