Король шутов

де Нерваль Жерар

Гонен с видом сожаления пожал плечами.

– Бедный, легковерный человек! Но вы, по крайней мере, признаете, что я колдун первой руки?

И в одно мгновение сбросив с себя все сатанинское убранство – рога и маску козла, он появился в наряде тяжеловооруженного рыцаря, закованного в железо, с каской на голове, с наколенниками и наручниками: затем, как вежливый паладин, преклонил колено перед герцогиней, личность которой он угадал, и произнес:

– Сударыня, не бойтесь. Вы будете смотреть эту мистерию до конца, который, впрочем, уже недалек.

Затем, встав и обратившись к герцогу Орлеанскому, он сказал:

– Да, ваше высочество правы: я не сатана, ни даже не клеврет его. Я только играю роль, вот и все. Но согласитесь, что чертовщина, которую я разыграл перед вами, настолько нравоучительна, что о ней стоит помнить. Что же вы не аплодируете мне?

– Ты, действительно, плут ловкий, только заходишь уж слишком далеко… но – верни сюда ту, которая уехала, и тогда бери отсюда все, что хочешь.

– Потише! – сказал Гонен, бросив искоса взгляд на дверь кабинета, между тем как герцог Орлеанский тоже украдкой посмотрел на герцогиню, на которую до тех пор не обращал внимания, и прибавил:

– Я буду аплодировать только при такой развязке.

– Этого нельзя, ваше высочество. Красавица теперь уже далеко, а я еще не расположен дать вам свободу.

– Злодей!

– О, вот оригинальный способ вести переговоры! Разве я здесь не властен? Разве я не могу сейчас же всех вас перевешать, что было бы для меня всего вернее!.. Потому что… ну, рассудите сами. Доказано… а, вот и люди мои с добычей. Это все, что вы разыскали?

– Все, хозяин.

– Ищите еще… Боже правый! Какие прекрасные кубки! Ставьте их сюда, на банкетный стол. Несите сюда вина самого лучшего. Тащите из погребов как можно больше. Эти господа выпьют с нами. Не правда ли, ваша светлость?

– Как же это возможно, если мы связаны? – насмешливо сказал Орлеанский.

– Это ничего не значит. Браслетки на руках ничуть не мешают движению пальцев. Взять кубок очень легко. Мы вас научим. Но позвольте, я доскажу. Доказано, сказал я, что я разбойник, грабитель, колдун, все, что хотите. Я – только я, а не кто иной. Ваши эпитеты рассекают воздух и только. Доказано также – и это уже положительно, что я теперь хозяин замка и что, в случае нужды, у меня даже найдется народ, чтобы выдержать осаду.

– Боже истинный! – завопил сенешал, завозившись на своей скамейке, так что она затрещала, – неужели вас триста человек.

– Триста, да еще с хвостиком! – отрезал Гонен совершенно равнодушно. – Эй, жонглер, что они, заняли ли караулы?

– По всем башням стоят.

– Отлично. А виселицу поставили на всякий случай для непокорных?

– Потрудитесь, господин, взглянуть в окно.

Действительно, в саду возвышалась виселица и веревка от нее болталась по воле ветра.

Это зрелище спасительно подействовало на водворение порядка между побежденными.

– Я полагаю, – продолжал король шутов, – что вернейший способ для нас безопасно уйти со всей нашей добычей – это перебить вас всех…

Общий крик прервал оратора, которого это нимало не смутило.

– Я так думаю – но я могу и ошибаться. Если вы можете посоветовать нам что-нибудь лучшее, на пользу вашу и нашу, – говорите.

– Слушай, – сказал принц, – если уж обстоятельства так сложились, что принц крови должен покориться такому человеку, как ты, то я даю тебе слово герцога, что никоим образом не стану вас преследовать и позволю вам уйти со всеми плодами вашей экспедиции.

– Найдите что-нибудь получше, да поторопитесь!

– Именем святого Людовика! Я и то слишком добр, что делаю тебе такое предложение.

– А я не менее добр, что спрашиваю вашего совета. А-а! Вот и вино! Слушайте: мне пришла мысль, которая разрешает все затруднения. Вы умрете тихой и приятной смертью.

Поднялся шум, вопль. Гумберт, ударив железными наручниками о банкетный стол, чтобы разбить их, был в ту же минуту схвачен, вытащен из залы, и скоро из окна увидели на длинной перекладине виселицы болтающийся труп.

Это трагическое происшествие сразу остановило все жалобы и вопли.

– Я лишу вас жизни только на несколько часов, – продолжал Гонен, – после чего вы воскреснете свежими и веселыми. Даю вам слово. Вы, надеюсь, согласны?

– Так вешайте же нас сейчас, как этого бедного Гумберта, – сказал принц, если вы можете и смеете это сделать, но перестаньте издеваться над нами.

– А, вы признаете, что я могу, если осмелюсь? Ну, так я могу еще большее.

Тогда, протянув руки к повешенному, он громко крикнул:

– Умерший, спускайся и иди сюда. При этом восклицании, веревка перервалась, труп упал, поднялся, вошел в залу и сел на прежнее место. Но он был зеленый, как человек, пришедший с того света, и уже не имел охоты бунтовать.

– Все это удивляет вас, принц? Я вижу, что мне следует дать вам объяснение моей аллегории. Вот вино. Вы будете пить его до тех пор, пока не свалитесь все замертво пьяные на землю и не проснетесь через сутки. Тем временем мы будем далеко. Поняли вы? Средство очень веселое и совершенно новое – двойное условие, которому я, как артист придаю большое значение, ибо я столько же гонюсь за славой, сколько и за выгодами.

Герцог улыбнулся.

– Делать нечего, волей-неволей нужно покориться. Я буду утешать себя тем, что меня обошел такой ловкий плут. Будем же пить, если это нужно: будем пить до опьянения, до сна. Твое средство не ново: не в первый раз уже вино заставит меня забыть житейские невзгоды.

– Ах! Вот это славно сказано! Отвяжите герцога и рассадите пленников за банкетным столом поудобнее. Становитесь за стулом каждого из них с кружкой в руках, как виночерпии, и постоянно подливайте им нектар, а вы, господа стрелки, не подумайте обманывать нас и сваливаться под стол, прежде чем будете совсем пьяны: мы в этих делах толк знаем… а затем, для большей безопасности двери будут заперты. Тебе, жонглер, я поручаю сенешала: наблюдай за его толстым брюхом, пока оно не свернется. А теперь, ваше высочество, мы с вами… Вот маленький столик античной формы, очень удобный для принесения в жертву вашего разума, которого, устами своего служителя, требует бог Фатум. Выпейте эту чашу с широкими краями, столь же большую, как чаша Кнея Домиция, деда Неронова, который убил отпущенника только за то, что тот выпил чашу в два приема. Герцог, выпив чашу одним духом, заметил: