Король терний
Шрифт:
— Пристегни меч на другую сторону, Кевен, — сказал я.
Мальчик нахмурился и растерянно посмотрел на меня. Совсем еще ребенок. Не старше Мианы.
— Сир?
Я кивнул, он, продолжая хмуриться, расстегнул пряжку и передвинул ремень так, что рукоятка меча оказалась у моего правого бедра.
Есть мужчины, которые дают своим мечам имена. Я никогда не понимал такой привязанности. Если бы мне пришлось окрестить меч, я бы назвал его Острый, но у меня нет желания давать имена ни мечам, ни вилкам на моем обеденном столе, ни шлемам на моей голове.
Медленным шагом под пристальными взглядами я направился к двери тронного зала.
— Красный Йорг, — прошептал Кент, когда я проходил мимо.
— Красный — это хорошо, Кент. Но, боюсь, мой цвет темнее красного.
«Когда я открыл
Пламя факелов у дверей, когда я приблизился, вспыхнуло ярче, заражая меня страстью. Я почувствовал, что за мной наблюдает не только мой двор, не только Сейджес и те игроки, которые дергали за нити Сотню. За мной наблюдал Гог. Из огня.
Я оглянулся, чтобы посмотреть на Миану у трона.
Лорд Роберт последовал за мной. Капитан Кеппен и Райк присоединились ко мне уже за пределами тронного зала.
— Пришло время тряхнуть стариной, — сказал я Кеппену, когда он поравнялся со мной. Он усмехнулся, словно знал, что близится час развязки, и горел желанием вложить свою лепту.
Я шел по залам замка моего дяди, и Дегран больше не наблюдал за мной из тени, чувство вины больше не преследовало меня, угрожая лишить рассудка, но все же я помнил о совершенном мною преступлении. В любом случае смерть ждала меня на горных склонах. Смерь — довольно неплохой выход. Смерть от руки принца, смерть от мечей его тысяч. Фекслер спас меня от смерти, когда спрятал в шкатулку Лунтара силы некромантии и огня, которые раздирали меня на части. Я вспомнил о шкатулке. Я достал ее и в последний раз подержал в руке, прежде чем выбросить. В ларце Пандоры среди бед, обрушившихся на людей из-за ее любопытства, была и надежда. Возможно, надежда парит где-то в мире, но только не у меня над головой. И все же я заглянул в шкатулку, хотя рука поднялась, чтобы бросить ее на пол. Там внутри на гладкой поверхности меди я увидел одно маленькое пятнышко. Последняя крупица памяти? Не желающая возвращаться? Я приложил палец к пятнышку, и темнота впиталась в мою кожу, осталась чистая медная поверхность. Но воспоминания не нахлынули волной, не унесли в прошлое, и пока я шел по коридорам замка, развернулись во мне, как свиток. Я вспомнил последний разговор с Фекслером в замке моего деда. Фекслер изучал шкатулку, когда я приложил к ней кольцо Зодчих.
— Сейджес? — задумчиво произнес он, вслушиваясь в тихое гудение кольца.
— Сейджес? Это сделал со мной подлый похититель снов? Это он наслал на меня безумие?
— Сейджес сделал более страшное, Йорг. Он забросил тебя в терновник. — Фекслер помолчал, будто вспоминая что-то. — Но ты остался жив, и это уже совсем иное дело.
Шрамы на моем теле вспыхнули болью от его слов.
— Но зачем? — спросил я. — Зачем он это сделал?
— Тайные силы, которые управляли осколками твоей империи, получили предсказание, которому они с удовольствием дали огласку. Они с удовольствием распространяли слух о принце Стрелы и его золотом будущем. Но было и еще одно предсказание, о котором они предпочли умолчать. Тайные силы знали, что два Анкрата, объединившись, положат конец их власти. Положат конец игре.
— Два? — я рассмеялся. — В таком случае им нечего бояться!
— Когда ты выживал в самых невероятных обстоятельствах, это, кажется, только добавляло тебе ценности, — сказал Фекслер.
И я похолодел, поняв наконец, сколько сил было приложено, чтобы двое Анкратов никогда не объединились, чтобы оба сына Олидана умерли вместе в один день. И когда я избежал этой участи и стал таким же полезным в их игре, как мой дражайший отец, они позволили мне жить, уверенные, что я никогда не соглашусь идти дорогой отца? Или возможность вбить клин между отцом и сыном была предусмотрена очень давно, и вбивался этот клин не нашими руками?
— Я найду язычника и убью его, — пообещал я Фекслеру.
— Сейджес — ничто, всего лишь дикарь, изготовляющий отраву из капли истины и моря суеверия, чтобы впрыскивать ее в сновидения. — Фекслер покачал головой.
— Несмотря на это, его трудно поймать, — признался я.
— О, желаю, чтобы он сбежал, — нараспев произнес Фекслер.
— Что?
— Стихотворение былых времен. Можно сказать, древнее. Сейджес заставил меня его вспомнить. «Я по ступенькам поднимался и человека повстречал. Его там не было сегодня, желаю, чтобы он сбежал». [6] Вот кто для тебя Сейджес — человек, которого не было. Но ты эту фразу повторяешь в точности наоборот. «О, хочу, чтобы он был всегда».
6
Строки из поэмы «Antigonish» Уильяма Хьюза Мирнса:
Yesterday, upon the stair, I met a man who wasn't there. He wasn't there again today, I wish, I wish he'd go away…— Что? — Я недоумевал, не старческий ли это бред призрака.
Фекслер подошел и положил свою светящуюся руку на шкатулку.
— Для тебя все эти премудрости бесполезны, пока существует эта шкатулка. Этот Гордиев узел не распутать. Я спрячу его в этой коробке.
— Нет! — закричал я. Не хотел позволять ему отнять у меня эту часть памяти.
— Что — нет? — спросил Фекслер.
— Я… забыл, — сказал я.
— Нет? — спросил шедший рядом со мной Макин. Я вернулся в коридоры Логова. Принц Стрелы ждал меня с мечом в назначенном месте, и еще тысячи его солдат на склонах.
Я тряхнул головой. Моя рука сжимала шкатулку, сжимала так сильно, что она помялась, окрасилась кровью из моих старых ран, оставленных острыми шипами терновника. Я разжал руку, шкатулка упала, ногой я пнул ее в стену.
— Нет, — сказал я. — Просто «нет».
Отец Гомст ждал нас во дворе. Среди трупов был расчищен проход. Мертвые тела кучами лежали по обеим сторонам, словно это была дорога в ад. И как все это воняло, братья! Меня просто выворачивало. Но что еще хуже, когда я шел, эти сваленные в кучу обугленные трупы дергались, багрового цвета руки тянулись ко мне, обгорелая кожа слезала с пальцев. Головы вяло поворачивались, мертвые глаза находили меня. Шедшая со мной свита, занятая своими мыслями, ничего этого не замечала, но я видел, я чувствовал их всех, чувствовал, как им неудобно в их новом состоянии оцепенения, в то время как Мертвый Король через них наблюдал за мной.
«Никогда не открывай шкатулку».
Смерть и огонь вцепились в меня своими крюками. Крюки вошли в самые глубокие мои глубины. И каждый крюк тянул в свою сторону.
— Мне бы следовало позаботиться о мертвых! — прокричал отец Гомст, стараясь перекрыть крики умирающих на кольцевой галерее.
— Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, — сказал я, зная, что отец Гомст вряд ли бы смог меня успокоить, когда я в Химрифте метался и стонал от боли. В тени у дверей цитадели я заметил Грумлоу и махнул ему рукой.
— Грумлоу, окажи милость умирающим, — попросил я. Он кивнул и исчез.
В Химрифте я бы с большей готовностью приветствовал быструю и острую милость Грумлоу, нежели медленный уход под занудные поучения отца Гомста.
Мы шли по проходу, расчищенному от мертвых тел, но не от ошметков обгорелой плоти, лоскутов кожи, обуглившихся костей. Все молчали, даже у Райка вид был мрачный. А разве могло быть иначе в такой обстановке? Мой дядя, герцог Ренара, любил устраивать пожарища. Этим он сеял вокруг себя ужас и разрушение. И я пришел к нему с ответным огнем, Гог во дворе выжег всех его солдат, и замок дяди перешел в мои руки. Принц Стрелы был прав, когда назвал Анкратов самой темной веткой древа Стюардов. Я долго ломал голову: смогу ли я противостоять принцу Стрелы, когда он бросит мне вызов? Он, возможно, был самым великолепным фруктом, созревшим на ветвях императорского древа. За четыре года правления в Высокогорье я обошел всю империю, и наконец вернулся, чтобы подавить на западе восстание кузена Йарко, затем вступить в сражение с менее осязаемыми врагами — немощностью моего народа и экономики. В то же самое время принц Стрелы наращивал свою силу и завладел пятью тронами. Возможно, это мудрость нашептывала мне, что я тоже должен сдать ему свой трон. И это навело меня на мысль: я должен помешать ему добраться до Золотых Ворот. Мне не нравится, когда мне указывают, что я должен делать.