Король терний
Шрифт:
У меня не было страха, лишь необходимость убивать, что-то подкрадывалось ко мне, заползало внутрь, и смыть это нечто можно было только кровью.
Один из уродов упал у моих ног. Кровь, слюна, осколки зубов брызнули мне в лицо. Второй навис над нами, когда я выхватил из сапога кинжал Грумлоу.
Орудовать кинжалом — кровавое дело. Ты чувствуешь, как лезвие входит в плоть, пронзает ее до самых костей, и на тебя фонтаном хлещет кровь, в ухо бьет крик, через рукоятку передается судорога боли. Я мог бы сказать, что все это помню, но я не помнил. Мною овладела ярость, залила мир алой краской, я ревел зверем и убивал.
Я убивал их не за Мейкэла, не из восторга бойни или в подтверждение горделивой легенды о короле Йорге. У меня, как и у Гога, внутри таился огонь, и были дни, когда одной искры было достаточно, чтобы он вспыхнул и вышел из-под контроля. Возможно, это было единственной и настоящей причиной, заставлявшей меня пересекать одно королевство за другим, чтобы найти укротителя огня для своего маленького монстра. Возможно, я хотел убедиться, что такого рода огонь можно утихомирить и держать под контролем, что он не убьет нас обоих. Пустившись на такое безрассудство, я остался в живых, но оно стоило жизни четырнадцати воинам гарнизона. И через те же самые ворота я вышел, пошатываясь от пьянящего изнеможения. Братья покинули свои посты по периметру крепости и последовали за мной к нашим лошадям.
— Йорг, — окликнул меня Макин.
Я обернулся, братья остановились.
— Красный Йорг, — сказал Красный Кент и ударил себя в грудь.
— Красный Йорг, — проворчал Райк и топнул ногой.
Горгот тоже топнул своей огромной ногой. Макин обнажил меч и с лязгом ударил им о свой нагрудник. Братья подхватили боевой лязг. Я опустил голову, оглядывая себя, — я был сплошь красным от крови, чужой крови. Красный, как Кент в тот день, когда мы его впервые встретили. И я знал, почему он не любил говорить об этом. Я подошел к Мейкэлу и снял с седла его серой кобылы топор палача.
— Сделаем для него пирамиду из камней, — сказал я. — И головы стражников положим кругом, чтобы охраняли его. — Я бросил топор Райку. Он поймал его и без возражений направился к крепости. И мне показалось, что в эту минуту в его голове не было мыслей о грабеже и добыче.
Мы сложили пирамиду из камней. Горгот приносил камни, которые человек не мог даже прикатить. Кто мог сказать, одобрил бы Мейкэл головы стражников, или ему было бы все равно, но мы выложили головы как почетный караул вокруг его могилы. Не знаю, чего бы мог пожелать Мейкэл. Он практически не существовал для меня до самой последней минуты своей жизни. Я удивился, что его смерть тронула меня. Но это было именно так.
16
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
Меч разит человека и выпускает из него жидкость. Жидкости могут быть семи цветов. Артериальная кровь — алая, венозная — темно-красная, желчь имеет цвет свежескошенной травы, жижа из вспоротого живота — коричневая, но все эти жидкости, высыхая, оставляют пятно ржаво-смоляного цвета. Красному Йоргу самое время отправиться к ручью и смыть с себя кровь всех стражников крепости. Я наблюдал, как розовеет вода, закручиваясь водоворотами.
— Ну и что все это значит? — подходя сзади, спросил Макин.
— Они убили моего идиота, — ответил я.
Повисла пауза. По-моему, со мной Макин каждый раз вынужден был брать паузу, словно я постоянно ставил его в тупик.
— Мы в Норвуде говорили тебе, что Мейкэл умирает, но ты даже внимания на это не обратил, — помолчав, сказал Макин. — Почему сейчас тебя это задело? Скажи правду, Йорг.
— Что есть истина? — Я смыл с рук остатки крови. — Помнишь эти слова Понтия Пилата? Что есть истина?
— Отлично, можешь не продолжать, — сказал Макин. — Нам нужно спешить и перейти через мост, пока о твоем подвиге еще никто не знает.
Я выпрямился, стряхнул воду с волос.
— Я готов. Пошли.
Пока братья садились на лошадей и выезжали на дорогу, я улучил минуту и напоследок еще раз подошел к каменной кладке. Некромантия запульсировала у меня в груди, эхом отозвалась боль: боль раны, боль от коварного предательства, горячей и красной струйкой из меня вытекали силы. Вороны, налетевшие на свежесрубленные головы, поднялись в воздух, шумно хлопая крыльями. Я молча стоял у груды камней, в голове было пусто, спроси кто, и я не смог бы описать свои чувства. Взгляд выхватил из общей картины желтые пятна лишайника, кварцевые жилы, расползшиеся по большому валуну, черные ручейки крови. Казалось, отрубленные головы наблюдают за мной. Нет, мне это не казалось. Я медленно обходил каменную кладку, и каждая голова пустыми глазницами следила за мной. Первого стражника я снял стрелой в глаз, и поймал взгляд его уцелевшего глаза.
— Йорг. — Губы, медленно двигаясь, произнесли мое имя.
— Челла? — спросил я. Да и кто кроме нее это мог быть. — Я думал, что похоронил тебя достаточно глубоко. — На мгновение я увидел, как она с нубанцем, пронзенные стрелой из его арбалета, падают в пропасть.
— Я найду тебя, сука, — тихо процедил я. Но она услышала.
Головы растянули губы в улыбках, обнажая зубы. Губы двигались. Я прочитал по губам: «мертвый король».
Я пожал плечами.
— Ну, не буду мешать пиршеству ворон, — сказал я и пошел прочь. Какие бы силы не витали над могилой Мейкэла, вряд ли они потревожат его под такой грудой камней.
Мы с братьями продолжили путь, достаточно оснастившись в крепости, так как ночью огонь Гога уничтожил почти весь наш провиант и амуницию. Римаген теснился домишками по обоим берегам Райма. Небольшой укрепленный стенами город, дым поднимается над крышами, ровно проложенные улицы. Но все мое внимание приковал к себе мост. Никогда раньше я не видел в мостах изящности. Но мост над рекой Райм поражал своим великолепием. Сверкая, он висел между двумя серебряными башнями, высотой превосходившими Логово. Казалось, в воздухе его удерживали сияющие тросы, хотя это были канаты толщиной со взрослого человека.
Через полчаса мы стояли у ворот города, выстроившись в очередь за уличными торговцами с лотками, купеческими повозками, крестьянами, ведущими на продажу коров или везущими в телегах уток и кур. И хотя мы спрятали оружие, вид у нас был бандитский. Горгот приковывал к себе всеобщее внимание, но никто не кричал от испуга и не убегал.
— А, понимаю, вы — бродячий цирк, — сказал ему крестьянин с утками в плетеной клетке и кивнул, будто соглашаясь сам с собой.
— Да, бродячий цирк, — подтвердил я, опережая Райка, пока он не сболтнул лишнего. — Я вот жонглер, — и я улыбнулся крестьянину.