Король трассы
Шрифт:
— Литературу я люблю больше всего.
— Больше сварки?
— Ну, во всяком случае, не меньше…
— Тогда ты…
Он высказал беззлобно, какой я тогда сварщик. Я пожал плечами и стал раздеваться: идти на каток было уже поздно. Отец лежа читал какую-то книгу и от души смеялся. Я поинтересовался, что за книга. Это была «История» Соловьева, но держал ее отец "вверх ногами". Он смеялся над нашим разговором. Может, надо мной.
На другой день, к моему великому удивлению, Зиновий пожаловал ко мне на верхотуру.
— Хочу посмотреть, как ты работаешь! — пояснил он.
Сначала его заинтересовали
__ Дай попробую! — взмолился Зиновий. Я растолковал ему, что к чему, и передал шланг. Для начинающего Зиновий сделал совсем неплохой шов. Золотые руки были у этого парня! Так говорил и мой отец. Ведь Зиновий прежде работал плотником в бригаде отца.
От удовольствия, что у него получается, Зиновий разрумянился, словно красная девица.
— У Медведика появился ученик? — услышали мы голос, который мог принадлежать только Тане Эйсмонт. Я быстро выхватил шланг, пока Зиновий от потрясения не запорол шов, и выключил ток. Пора было объявить маленький перекур.
Мы стояли на узкой площадке лесов, метров сорок над землей, и смотрели друг на друга. Уточняю: Таня и Зиновий смотрели друг на друга, а я на них. Хорошая была бы пара! Оба высокие, красивые, сильные. Если на Таню надеть кокошник и сарафан, отрастить ей русые косы (сейчас они были безжалостно ощипаны ножницами) и — русская красавица вроде боярышни с картины Маковского. Но она была в брюках, в короткой меховой шубке и такой же шапочке, а на руках желтые пуховые рукавички, такого же цвета шарфик на шее.
День был очень теплый для зимы в этих местах. Стоял полный штиль. Даже на такой высоте не дул ветер. "Как бы не было пурги", — почему-то подумал я.
Большие серые глаза девушки смотрели на моего друга как-то странно. Не разберешь, что у нее на душе. На вид инженеру Эйсмонт не дашь больше 18–19 лет. На самом деле уже исполнилось 27.
Зиновию было 23 года, но он казался старше: много пережил. С него бы писать портрет акварелью: зеленые глаза, румяные щеки, свежие, как у мальчишки, губы, блестящие каштановые волосы. Удивительно ярко было все в нем, но это была яркость акварели — нежная и чистая. Почему-то невозможно было представить его старым или больным. Потому ли, что Зиновий с Рязанщины, но он всегда ассоциировался у меня с Сергеем Есениным — как будто он был его младший брат. И я с грустью подумал, что Зиновий, при всем его мужестве и жизнерадостности, в сущности, легко раним душевно. И мне почему-то стало страшно за него. Если бы я был верующим, я бы, наверно, помолился за него богу.
Не знаю, сколько бы они так смотрели друг на друга (я твердо решил не прерывать этого более чем странного молчания и пусть бы не выполнил норму, но я простоял бы так хоть до вечера), но на площадку вскарабкался запыхавшийся инженер Глухов.
Парень тоже красивый, ничего не скажешь, но на стройке его недолюбливали за высокомерие и зазнайство. Некоторым не нравилась его рыжеватая бородка под голландского шкипера, заграничные свитера и галстуки. У нас этого не любят. Девчата за глаза называли его стилягой. Никаким стилягой он не был, конечно. Здесь было другое.
Радий Львович холодно посмотрел на безмолвную пару и осведомился у Зиновия, что ему здесь угодно.
— Посмотреть, — лаконично ответил Зиновий, неохотно переводя на него взгляд.
— Почему вы не на своем рабочем месте?
— Ночной рейс.
— Тогда надо спать!
— Выспался.
Таня громко рассмеялась и обратилась ко мне:
— Медведик, вы с отцом живете в том бревенчатом доме на отшибе, на самом берегу Ыйдыги?
— Да. И Зиновий с нами…
— Мне давно хотелось посмотреть, как живет Михаил Харитонович. Я ведь хорошо знаю твоего отца и дружна с ним.
— Так приходите и посмотрите!
— Я приду в воскресенье на лыжах, побродим по реке. Пошли, Зиновий, не будем мешать Медведику. (И выдумала же, как называть меня!)
Они стали, разговаривая, спускаться вниз по железной лесенке, оставив меня один на один с разъяренным инженером.
Это было не совсем честно с их стороны. Радий Львович излил свой гнев на меня, сделав несколько резких замечаний, которых я не заслужил. Я смотрел на него с любопытством, потому что еще не видел так близко ревнующего человека.
Он окончательно взбеленился, но, должно быть поняв, что смешон, решил наконец оставить меня в покое и удалился.
В тот вечер в клубе было общее собрание строителей. По дороге в клуб Зиновий говорит мне:
— Любопытная штука эта твоя электросварка, но…
— Что но?
— Если ты думаешь, что я сменяю верный свой грузовик на этот искрометатель и забрало, то ты просто балда!
Я не был балдой и от души порадовался, что Зиновий не отрекся от самого себя.
Клуб наш — деревянное рубленое двухэтажное здание, тесно окруженное вековыми соснами и лиственницами.
Мы несколько запозднились и еле протиснулись в зал, столько собралось народу. Как и всегда, Зиновия стали звать, как говорится, нарасхват.
— Зиновий, иди, есть место!
— Гусач, к нам пробирайся!
— Король, садись со мной на стул, уместимся.
— Садись на мое место!
Зиновий усадил меня на подоконнике, а сам подсел к знакомым ребятам. Я увидел отца — он пришел прямо с работы, в комбинезоне — и кивнул ему. Возле него сидела оживленная и принаряженная Таня Эйсмонт и что-то рассказывала толстой Анне Кузьминичне, бригадиру бетонщиков. Сбоку, между первым рядом и президиумом, развалился на стуле Радий Глухов в нерпичьей куртке и сапогах. Он нервно дергал свою рыжеватую бородку. Курили все отчаянно, у меня с непривычки от дыма сразу стало саднить в горле. Но я уже знал, что Сперанский терпеть не может длинных речей и долго нас не задержит. И теперь он сразу взял быка за рога.
— Товарищи, положение с бетонированием у нас довольно острое. Чтоб пропустить благополучно паводок, нужно поднять к апрелю бетон всего напорного фронта на сорок метров выше уровня воды в Ыйдыге. Времени осталось в обрез. Если не успеем с бетоном, вода перельется через недостроенную плотину, затопит котлован, здание ГЭС и остановит на добрых полгода все работы, то есть сорвет пуск станции в срок. Краю нужна энергия. Здесь богатейшие месторождения руды. Ниже по течению Ыйдыги уже строится мощнейший химический комбинат, который будет работать на нашем электричестве.