Король трассы
Шрифт:
Как же пройти с бетонной кладкой более сорока метров высоты за оставшиеся нам полтора месяца? По технологии бетонирования, предусмотренной проектом, это вообще невозможно за такой срок. По технологии, которую разработали наши инженеры — товарищи Глухов, Эйсмонт, Прокопенко — при помощи всего коллектива техников, это, я думаю, удастся. Придется нам решиться на самовольное применение новой технологии бетонирования…
— Почему же «самовольное»? Разве нельзя запросить начальство? поинтересовалась откуда-то с задних рядов главный бухгалтер гидростроя.
— Запрашивали, товарищ Иванова…
— И что же?
— Вот телеграфный ответ. —
Переждав смех, Сперанский спрятал телеграмму в карман и сказал успокаивающе:
— Ничего, победителей не судят!
— А как не победим, Сергей Николаевич? — со смешком выкрикнул кто-то из строителей.
— Ну, тогда… — Начальник гидростроя шутливо почесал затылок.
— Ничего, Сергей Николаевич, передачу будем носить! — под общий смех «успокоила» начальника Анна Кузьминична.
— Всем миром возьмемся, так сделаем до паводка! — прогудел чей-то бас. Монтажник Николай Симонов попросил слова…
Все собрание заняло час двадцать минут. В мостоотряде, где я прежде работал, заседали бы до часу ночи.
По дороге домой Зиновий вспомнил (если он это забывал!), что в воскресенье придет Таня, и предложил обдумать, как "организовать встречу".
Отец усмехнулся в бороду и посоветовал наделать пельменей. Мой план был шире. Я предложил генеральную уборку, новые занавески (в магазин как раз привезли штапель с абстрактными рисунками), бревенчатые стены убрать в честь гостьи сосновыми ветвями, а к столу раздобыть вино, фрукты.
Это Зиновию понравилось.
— Фрукты. В вагоне-ресторане бывают, всего семьсот километров. Скажу ребятам…
Генеральную уборку произвели, убрали сосновыми ветвями стены, вино и фрукты достали, но воскресенье для нас не наступило…
3
Александра Прокофьевна заканчивала прием, когда в кабинет, прихрамывая, вошел Клоун. У нее вытянулось лицо.
Всю свою недлинную горемычную жизнь Петька Клоун вызывал у врачей подозрение в симуляции, даже когда он действительно болел. Уж слишком часто он притворялся больным, чтоб не идти на работу. Так он поступал в тюрьме, куда регулярно попадал за мелкое воровство, так он поступал и на воле. Самые счастливые дни в его жизни были, когда ему удавалось надуть врача и получить бюллетень. Отпуска он никогда в жизни не имел, так как дольше полугода на одном месте не работал.
Только неделю назад Александра Прокофьевна поймала его на том, что он «взбил» градусник. К несчастью для себя, Петька переусердствовал и поднял ртуть до сорока двух и двух десятых. Докторша его пристыдила, но это на него не подействовало. Если он и был огорчен, то лишь тем, что не удалось увильнуть от работы.
Теперь Петька жаловался на страшную боль в ноге и даже стонал, закатывая глаза какого-то неопределенного оловянного цвета. Парню 23 года, но у глаз и рта, как паутина, уже разбегались морщинки. У него было круглое веснушчатое лицо, унылые глаза, бесцветные брови и ресницы, большой лягушачий рот и огромные уши. Но все его хлипкое, тщедушное тело ходило ходуном, будто оно было на шарнирах. Мимика у него была бесподобная. Никто не умел строить таких забавных гримас, как Петька Клоун. В детстве он кривлялся на потеху мальчишкам с их улицы (он был родом из Одессы), потом смешил везде: в камере, в бараке, в общежитии, на вокзале. Это он любил!
Все считали, что Клоун — его кличка (уж очень подходила!), но, как ни странно, это была его настоящая фамилия — отцовская.
Любая работа наводила на него тоску, тягостное утомление и раздражение. Конечно, его воспитывали родители, учителя, тюремное начальство, бригадиры и товарищи по работе, пытаясь привить ему любовь к труду и хоть какое-то чувство долга. Пытались привлечь его и воры, надеясь сделать из него «специалиста» по карманным или иным кражам. Из этого ничего не вышло. Воровство Петька тоже почел за утомительный труд и представился таким дураковатым, что его быстро оставили в покое. Он был способен лишь кривляться и отлынивать от всего, что ему настойчиво предлагала жизнь.
Когда он был еще маленький, отец, трудолюбивый механик, нещадно порол его ремнем, приговаривая: "Учись, учись! Не пропускай в школе уроки! Помогай матери! Не бегай допоздна на улице!"
Ремня он не очень боялся: отлупят и надолго отстанут.
Сидя на клеенчатой амбулаторной кушетке перед докторшей, Петька жалобно стонал, гадая про себя: даст освобождение или не даст. Эх, кабы дала! Он представлял, как бы он пришел в натопленное общежитие — койка его стояла у самой печки, — первым делом отоспался, тем более что нога действительно болела и щемила (стонал он, разумеется, для фасона). Отоспавшись, он бы сел играть в карты, будь с кем, а вечером, когда все сойдутся, побалагурил бы, «потрепался» — рассказал в лицах анекдот, смешную историю, якобы приключившуюся с ним, или бы стал показывать фокусы, на которые он был мастак.
При одной мысли, что снова придется идти в котлован бетонировать, мороз подирал по коже и сильнее щемила нога.
На гидрострое Петька работал целых четыре месяца. Сначала повезло: его взяли в столовую. Целый день он сидел в теплой кухне па ящике, подложив под себя телогрейку, чистил картофель и смешил до слез поварих, рассказывая всякие небылицы.
— Ну как есть барон Мюнхаузен! — заливалась смехом шеф-повар, привезшая с собой на стройку целый ящик книг.
Но на кухню устроили жену начальника котлована Прокопенко, а Петька «загремел» в бригаду бетонщиков.
Работа была адская, к тому же в холоде и сырости, чего зябкий Клоун терпеть не мог. Помаявшись целый день с вибратором, он так уставал, что даже перестал врать: сразу после ужина ложился на свою койку и под любой шум, гам и песни засыпал.
— Покажи, где болит, — строго сказала Александра Прокофьевна. С замиранием сердца Клоун разулся и протянул правую ногу на кушетке. Собственно, болели обе ноги, но правая в особенности, к тому же, кажется, припухла. Доктор щупала ногу, Клоун мастерски вскрикивал. Потом он заорал по правде, но доктор уже огорченно отвернулась:
— Как вам не сты-ы-дно!
"Не вышло!" Клоун вздохнул. Надо было идти в котлован.
Когда расстроенный Петька уходил, к больнице подъехал на вездеходе Зиновий Гусач. Он приветливо кивнул Клоуну и стал сигналить, вызывая докторшу.
Александра Прокофьевна торопливо надела свою поношенную котиковую шубку, повязалась пуховым платком и взяла ящик с приборами и склянками.
— С вами едем, Зиновий? — улыбнулась она, садясь в машину. — На горячее озеро.
— Знаю. Сергей Николаевич уж наказывал, наказывал: будьте поосторожнее. Будто я сам не понимаю. Ночью-то что творилось!..