Король Треф
Шрифт:
Размышляя таким нехитрым образом, я намеренно не позволял смутной тревоге, шевелившейся где-то в подсознании, оформиться в конкретные мысли. Пусть она там еще немножко поварится, а потом всплывет в более готовом к употреблению виде.
Подумав так, я отхлебнул кофе и вспомнил историю об американке, которая облилась в «Мак-Доналдсе» горячим кофе и смогла выиграть через суд полтора миллиона долларов. На следующий день во всех «Мак-Доналдсах» мира на стаканчиках появилась надпись «осторожно, горячее». Так что обливайся, сколько хочешь, а на премию можешь не рассчитывать.
Я дожевал последний кусок гамбургера, запил это дело кофе и встал из-за стола. Вышел на улицу, не торопясь, уселся за руль и только тут позволил звоночку беспокойства пробиться на поверхность.
А звонил он по очень простой причине.
Вот я сейчас еду домой. Спокойно так еду, думаю о том, как буду душ принимать, переодеваться в чистое, чайник ставить, а там меня уже ждут. И, как только я войду, приставят к затылку пистолет и скажут, что делать дальше. И я, как миленький, буду делать. А делать придется что-нибудь очень неприятное. Например, ехать куда-нибудь, вроде того, как Алекс предлагал. И на этот раз придется ехать, никуда не денешься. Когда у затылка ствол, в ковбоев не очень-то поиграешь.
Значит, ломиться домой, как Александр Матросов на амбразуру, не годится. А побывать там обязательно надо. Потому что, прежде чем сваливать отсюда, а сваливать, как ни верти, придется, причем немедленно, надо забрать кое-что. А уж потом линять. Куда — это уже неважно. Важно только то, что раз я засвечен, то хата моя — и подавно. Не зря же целых две недели за мной какие-то люди в «Галанте» волочились, царство им небесное.
И я, вместо того, чтобы повернуть направо, где через четыре квартала стояла моя американская трех-этажка, свернул налево, где за углом в собственном маленьком домике жил Семка Миркин, сорокапятилетний еврей, продавец из русской лавки, в которой торговали российской жратвой, привезенной аж из-за океана. Время перевалило за восемь часов вечера, и он уже должен был быть дома. Отношения у нас с ним сложились с первого же дня знакомства самые отличные, так что я мог рассчитывать на то, что он сможет помочь мне в небольшом дельце, которое я решил провернуть в ближайшие полчаса.
Семка оказался дома и, увидев меня, сильно обрадовался и стал заманивать к столу, на котором по случаю выходных была расставлена какаято очень аппетитная еврейская хавка и несколько бутылок с разноцветными домашними наливками. Семкина жена Райка, одетая в китайский халат с драконами, шныряла в кухню и обратно, нося тарелки и закуски.
Я решительно отказался от угощения, сославшись на неотложные дела, и, выразительно посмотрев Семке в глаза, качнул головой в сторону двери. Семка понимающе кивнул и, накинув куртку, вышел со мной.
Мы отошли от ярко освещенного крыльца, и Семка по-деловому спросил:
— Ну, что случилось?
Сам он был, как и я, питерским и в то время, когда жил в Совке, занимался какими-то темными делами. Бандитом он, конечно, не был, но за время нашего знакомства показал себя человеком достаточно решительным и вроде бы даже способным на риск. Так что, в какой-то мере, я мог на него положиться.
— Сема, хочешь заработать пятьсот
— Смотря как, — резонно ответил Семка, — если ты хочешь, чтобы я проник в главную кладовую Манхэттен Банка, это будет стоить дороже.
Мы посмеялись, затем я на полном серьезе сказал ему:
— Сема, нужно пробить мою хату. По-моему, меня там ждут.
— А кто?
— Я не знаю. Но чувствую, что не голые девушки.
— Та-ак, — протянул Семка и задумался на минуту.
Я ему не мешал.
— Так, — повторил он, — значит, так. Давай мне твои ключи. Я иду туда и притворяюсь пьяным. Начинаю ломиться в твою дверь, звать тебя, поднимаю шум, а там видно будет. Полицию никто вызывать не станет, потому что у меня затаривается весь микрорайон и все твои соседи знают меня в лицо. В крайнем случае, если увидят, то посплетничают пару дней, что Сема Миркин напился пьяный. Этим все закончится. Годится?
Я подумал и сказал:
— Годится. Только будь осторожен, Сема, я не хочу, чтобы твои дети остались сиротами. Я ведь и сам не знаю, что там у меня дома происходит. Может, и ничего. Может быть, мне все показалось. А может — и нет.
— Ну все, я пошел. Ты жди меня здесь. Если что, отдашь деньги вдове.
— Тьфу-тьфу-тьфу, — замахал я руками, — типун тебе на язык!
Семка усмехнулся и растворился в сумерках Бруклина.
Я вздохнул и вошел в дом.
Райка, увидев, что я вернулся один, всполошилась:
— Это куда это Сема отправился на ночь глядя? На столе все стынет, а он направляет свои ноги неизвестно куда! Вася, куда он пошел, скажи мне, я его жена и должна знать!
Я засмеялся и ответил:
— Успокойся, Рая, он скоро вернется.
— Я знаю, как он скоро вернется! В восемьдесят девятом он вот так же вышел по делам, знаю я его дела, а вернулся только через четыре года с конфискацией. А ты мне будешь говорить, что он скоро вернется.
И она, гремя посудой, пошла на кухню. Я взглянул на телевизор, где несколько мускулистых девушек показывали, как нужно следить за фигурой, и вышел на улицу. Хотелось побыть одному и обдумать происходящее.
Но обдумывания не получилось.
Когда я уселся на Семкину пластиковую скамью за двести долларов, стоявшую рядом с входной дверью, и, закинув руки за голову, посмотрел на темное звездное небо, то увидел там улыбавшуюся Настю.
В последнее время такое случалось со мной часто.
Стоило только задуматься ни о чем или просто отвлечься от ежедневных однообразных мыслей, как в памяти всплывал образ милой таежной девушки, которая смогла расколоть каменную корку, уберегавшую мое холодное сердце от никчемных волнений. Она смогла вдохнуть в него свою любовь, и я с удивлением и радостью почувствовал, что и сам способен, оказывается, на настоящую нежность и настоящую любовь.
Я часто вспоминал драгоценные моменты нашей короткой совместной жизни и каждый раз чувствовал, как в моей груди всплывает что-то горячее, поднимается обжигающей волной к горлу и готово вылиться кипящими в глазах слезами, но…