Король Треф
Шрифт:
Я не умел плакать.
Точнее, когда-то умел, конечно же, но разучился. Все дети умеют плакать, но прошло время, и мои глаза стали оставаться сухими при любых обстоятельствах. Не знаю, хорошо это или плохо, ведь говорят же люди — поплачь, легче станет. Может быть, это и так, но мне в зрелом возрасте не приходилось испробовать этот способ облегчения на себе.
Прежде я не задумывался о том, что значат некоторые слова, но после того, как потерял Настю, которая стала для меня теплым и нежным светом и источником радости и настоящего желания жить, а не простого инстинкта энергичного шевеления, как это
Сотни раз до этого я произносил простое слово «никогда» и только теперь понял, какой страшный и безжалостный смысл скрыт в нем. Я никогда не увижу Настю. Я никогда не услышу, как она шепчет ласковые слова, согревая мое ухо дыханием. Я никогда не увижу, как она ярким солнечным днем купается в таежном ручье, со смехом брызгая на меня водой…
Я никогда не обниму ее, погружаясь в теплое озеро настоящей ласки и настоящей нежности, которые я познал только в ее объятиях.
Никогда.
Однажды, вспомнив, как Настя, держа мою голову на коленях, гладила меня по лицу и шептала какие-то древние слова любви, я ужаснулся тому, что все это абсолютно недостижимо теперь, и в приступе невероятной жалости к ней и к самому себе почувствовал, как защипало глаза. И я попробовал заплакать. Ничего из этого не вышло. Я кривил лицо, с усилием зажмуривался, пытаясь выдавить из глаз хоть одну слезинку, и все напрасно. Я не мог плакать.
Но зато теперь я знал, что я могу, умею любить.
Настя научила меня этому. И, вспоминая иногда своих многочисленных женщин, я удивлялся тому, как иной раз принимал неудержимый азарт собачьей свадьбы за настоящее глубокое чувство. Конечно, это было приятно и здорово. Не зря же это называют основным инстинктом. Но только с Настей я узнал, что такое наслаждение истинной близостью мужчины и женщины. И теперь этого не будет никогда.
Наверное, я ошибаюсь, в отчаянии думая, что больше не встречу такой женщины. Конечно же, невозможно, чтобы на всей Земле только она одна обладала даром настоящей любви. И не исключено, что мне повезет и я снова встречусь с той, которая будет знать этот волшебный и мудрый язык, но это будет не Настя. И я боюсь того, что буду вспоминать о ней, обнимая другую, которая тоже сможет затронуть самые нежные и тайные струны моей души.
Я вздохнул и проводил глазами медленно проехавший мимо меня «Фольксваген Жук», за рулем которого сидел молоденький оболтус. Его обнимала за разные места светловолосая девушка, и на лице оболтуса была смесь удовольствия и беспокойства. Он понимал, что нужно выбрать что-нибудь одно — или управление машиной, или молодые прелести, которыми девушка активно прижималась к нему. А иначе это могло закончиться, как в анекдоте. Машина — в канаве, руль — в руках оболтуса, а его откушенный член — в зубах у девушки. Осторожно, молодой человек, береги себя, подумал я и посмотрел на часы.
Прошло полчаса.
Потом прошло еще десять минут.
И когда часы на моей руке показали половину десятого, а это значило, что Семка ушел час назад, я решительно встал с гостеприимного еврейского дивана и, заглянув в кухню, фальшиво зевнул и с деланым равнодушием сказал Райке:
— Что-то Семка застрял! Пойду посмотрю, как он там, может, чем помочь надо.
Райка мрачно покосилась на меня и снова уперлась в телевизор, где по русскому каналу шла «Санта Барбара».
Когда я вышел на улицу, было уже темно.
На душе у меня скребли кошки, и я сильно подозревал, что втянул Семку в совсем не нужную ему заблуду. И дай бог, чтобы для него это все кончилось без особых проблем. Иначе Райка мне горло перегрызет и будет совершенно права.
Я внимательно огляделся и пошел в сторону своего дома пешком.
Зорко глядя по сторонам и останавливаясь, если мне что-то не нравилось, я медленно шел по Скул Драйв. До моего дома оставалось метров сто. Шагнув в темный простенок между забором и трансформаторной будкой, я стал изучать обстановку.
Перед домом стояли три машины. Все они были мне знакомы. А вот чуть в стороне, в тени огромного дерева, стоял какой-то совершенно посторонний микроавтобус «Форд», и в нем светился огонек сигареты. За рулем был виден темный силуэт. Кроме этого человека, в автобусе больше никого не было. Я потрогал «Беретту» под мышкой и осторожно двинулся в ту сторону. Когда до «Форда» осталось не более десяти метров, я нагнулся и начал подкрадываться к нему, касаясь кончиками пальцев земли. Подобравшись к «Форду» с правой стороны, я медленно поднялся, чтобы разглядеть того, кто сидел за рулем.
Осторожно высунувшись над краем окна, я увидел тускло освещенный далеким уличным фонарем профиль водителя. Он поднес к губам сигарету и глубоко затянулся. Закусив губу, я присел.
В моей голове вихрем понеслись предположения, но все они не стоили и ломаного гроша. Ничего не срасталось. Если это те же люди, которые заплатили Алексу за то, чтобы он меня сдал, то зачем им Алекс? Можно было обойтись и без него. Если это те, чьи дружки подохли в раздавленном на трассе «Галанте», то зачем было выжидать две недели и жечь бензин? Можно было попытаться схватить меня сразу. А если это опять люди Алекса, то… Если это люди Алекса, то я полный кретин. Надо было грохнуть его до кучи, да и все дела. Но мне всетаки не верилось, что это продолжение истории с Алексом. В общем, голова моя заскрипела и отказалась думать дальше. А когда не можешь думать, надо трясти.
В это время раздался звук открывающейся двери подъезда.
Я присел на корточки и утиным шагом перебрался к заднему бамперу. Вышедший из подъезда человек, не таясь, подошел к «Форду» и, открыв правую дверь, уселся рядом с водителем. Дверь он оставил открытой. Вынув пистолет, я подкрался к открытой двери и услышал конец русской фразы, сказанной только что пришедшим человеком:
— …ждать так долго. Если Знахарь не придет, этого нужно будет убрать, а дальше действовать по обстановке.
Опять — Знахарь! Что же это происходит, черт побери?
Водитель ответил:
— Да, Горелый, пожалуй, ты прав. Возвращайся к Максиму и ждите еще десять минут. А дальше — как сказал.
«Этого» — значит, Семку. Это они, падлы, Семку решили списать! Смять и выкинуть, как ненужную бумажку! Да кто они такие, чтобы между делом хладнокровно убивать случайных людей? Все, решил я, хватит наблюдать и прятаться. Пора действовать.
Я встал и, сделав шаг, оказался вплотную к открытой двери «Форда». Схватив Горелого левой рукой за шиворот, я воткнул «Беретту» ему под челюсть и негромко сказал: