Король замка
Шрифт:
— Надеюсь, твой отец не возражал бы против твоего присутствия на празднике.
— Этого мы никогда не узнаем. — Она заговорщически мне подмигнула. — Потому что ничего ему не расскажем. Правда, мисс?
— Если он спросит, то, конечно, расскажем, — возразила я.
— Он не спросит. Ему нет до нас дела, мисс.
Была ли она уязвлена? Возможно. Но теперь небрежение со стороны отца задевало ее меньше. Что касается Нуну, то старая няня не волновалась, зная, что Женевьева со мной. Мне льстило доверие старой няни. Когда мы ходили в город, нас всегда сопровождал Жан-Пьер. Он-то и был вдохновителем всех наших увеселительных прогулок. Он их обожал, а Женевьеве, в свою очередь, нравилась его компания. Я же убеждала себя, что у Бастидов с Женевьевой не может случиться ничего плохого.
В первую неделю великого поста граф с Филиппом вернулись в замок, и округу облетела новость: Филипп помолвлен и собирается жениться на мадемуазель де ла Монель.
Граф застал меня в галерее. Стояло прекрасное солнечное утро, и поскольку день стал прибывать, я проводила в галерее больше времени, чем раньше. При ярком дневном свете отреставрированные картины выглядели эффектнее, и граф с явным удовольствием оглядел их.
— Отлично, мадемуазель Лосон, — сказал он. Пытаться прочитать что-либо в его темных глазах было, как всегда, бесполезно. — А что вы делаете сейчас?
Я пояснила, что картина, над которой я работаю, так сильно пострадала, что от нее отслоилась краска. Испорченные места надо замазать гипсом и подкрасить.
— Вы — настоящий художник, мадемуазель Лосон.
— Как вы однажды заметили — несостоявшийся.
— А вы злопамятны! Но, надеюсь, простили меня?
— Прощать мне вас не за что. Вы сказали правду.
— Какая вы строгая! Вот такая женщина нужна не только картинам, но и всем нам.
Он шагнул ко мне. Заглянул в глаза. Неужели на его лице мелькнуло восхищение? Но я-то знала, как выгляжу. Коричневый халат, который мне никогда не шел, волосы, имевшие привычку выбиваться из пучка, чего я никогда вовремя не замечала, руки испачканы рабочими материалами. Разумеется, его интересовала не моя внешность.
Видимо, волокиты ведут себя так со всеми женщинами. Эта мысль портила мне настроение, и я попыталась ее отогнать.
— Вам нечего опасаться, — сказала я. — Я использую растворимую краску на тот случай, если ее надо будет смыть. Знаете, такие краски, сделанные на основе синтетической смолы.
— Никогда об этом не слышал.
— Но так оно и есть. Понимаете, раньше каждый художник сам смешивал себе краски. Он и только он знал их секрет, потому что у всякого мастера был собственный рецепт приготовления материалов. Именно это делает старых художников неповторимыми. Их очень трудно копировать.
Граф понимающе кивнул.
— Ретушировка — очень кропотливый процесс, — продолжала я. — Реставратор ни в коем случае не должен навязывать оригиналу свою интерпретацию.
Он выглядел довольным. Возможно, понял, что я говорю все это, чтобы скрыть смущение.
— Да, это могло бы обернуться окончательной утратой картины. Все равно, что пытаться переделать человека на свой манер, вместо того, чтобы помочь ему сохранить в себе все доброе… и заглушить злое.
— Я имела в виду только живопись, о которой действительно могу говорить со знанием дела.
— И ваш энтузиазм — тому доказательство. Кстати, а как у моей дочери дела с английским?
— Отлично.
— Преподавание и реставрация… Не много ли для вас одной?
Я улыбнулась.
— И то, и другое доставляет мне удовольствие.
— Рад, что вы не скучаете. Я думал, что вам может не понравиться наша сельская жизнь.
— Ну что вы! К тому же, у меня есть ваше любезное разрешение пользоваться конюшней.
— И верховую езду вы тоже любите?
— Очень.
— Увы, жизнь в замке уже не бурлит, как раньше.
Он посмотрел поверх моей головы и холодно добавил:
— После смерти жены мы перестали принимать гостей. Старые дни так и не вернулись. Возможно, теперь все пойдет по-другому. Кузен женится, и хозяйкой замка будет его молодая супруга.
— Пока вы сами не женитесь, — вырвалось у меня.
— Что заставляет вас считать, что я когда-нибудь женюсь?
Уверена, в его вопросе прозвучала горечь.
Осознав, что допустила бестактность, я пробормотала:
— Это вполне естественно… что вы женитесь… со временем.
— Я думал, вам известны обстоятельства смерти моей жены, мадемуазель Лосон.
— Я… слышала об этом.
Я чувствовала себя человеком, одной ногой угодившим в трясину и обязанным ее немедленно выдернуть, чтобы не завязнуть целиком.
— А-а, — протянул он, — слышали! Некоторые люди не сомневаются в том, что я убил свою жену.
— Вас, конечно, не интересует такая чепуха, как чужие…
— Вы смутились? — Теперь он злорадно улыбался. — Значит, по-вашему, это не такая уж чепуха. Признайтесь, вы считаете, что я способен на самые гнусные поступки.
У меня часто заколотилось сердце.
— Вы шутите, — сказала я.
— Что еще можно ожидать от англичан! Это неприятно, так что не будет об этом говорить. — Его глаза вдруг стали злыми. — Нет, не будем! Лучше продолжать верить в жертву преступления.
Мне стало не по себе.
— Вы не правы, — возразила я.
Он вдруг успокоился так же внезапно, как вышел из себя.
— Мадемуазель Лосон, вы очаровательны. И конечно, понимаете, что при таких обстоятельствах мне больше не следует жениться. Вы удивлены, что я обсуждаю с вами свои взгляды на брак?
— По правде говоря, да.
— Просто вы благодарный слушатель. Я не имею в виду благодарный» в обычном сентиментальном смысле этого слова. В вас столько здравого смысла, вы такая невозмутимая и в то же время искренняя! Эти качества и подтолкнули меня к обсуждению личных проблем.