Король замка
Шрифт:
— Действительно, изумруд! — прошептала она.
И, уже повернувшись ко мне спиной, добавила:
— Я уверена, что мадемуазель Лосон очень умная женщина.
— Дело не в этом, — возразила я. — Просто я следовала правилам игры.
Она обернулась, и на минуту наши взгляды встретились. Потом она хмыкнула и направилась к графу.
Появились музыканты. Они заняли свои места на помосте. Филипп и мадемуазель де ла Монель открыли бал, остальные присоединились к ним. Меня никто не пригласил, и я так остро почувствовала одиночество, что мне захотелось уйти, исчезнуть. Я так и сделала, быстро поднявшись к себе.
В комнате я сняла брошь, повертела ее в руках. Потом взяла миниатюру. Какой счастливой я была утром, получив ее от графа в подарок… А какой несчастной почувствовала себя вечером, когда тот же самый граф прикалывал к моему платью это изумрудное украшение! Мой взгляд упал тогда на его холеные руки, на кольцо с нефритовой печаткой. Мне представилось, как эти руки ласкали мадемуазель де ла Монель, пока эти двое замышляли ее замужество за Филиппом. Лотер де ла Таль, видите ли, не желает больше жениться.
Он чувствует себя королем. Приказывает, а остальные подчиняются. Какое имеет значение, что его приказания откровенно циничны? Дело подданных — повиноваться.
Можно ли ему найти оправдание?
А какое было счастливое Рождество, пока я невольно не подслушала этот разговор!
Я задумчиво разделась и легла в кровать. Снизу доносилась музыка. Там, среди всеобщего веселья никто и не заметит моего отсутствия. Как глупо было грезить наяву, обольщать себя надеждой, что я хоть что-нибудь значу для графа. Сегодняшний вечер доказал всю нелепость моих чаяний. Я здесь чужая. Раньше я как-то не думала о том, что в королевстве де ла Таля живет очень много людей, но теперь я начинала это понимать. Праздник многому меня научил.
Я больше не хотела думать о графе и его любовнице. Воображение услужливо нарисовало мне портрет Жан-Пьера с короной на голове. Я вспомнила его довольное лицо, радость, с которой он принял знак своей временной власти, и пришла к заключению, что все мужчины рождены, чтобы быть королями, каждый — в своем замке.
С этими мыслями я заснула, но спала тревожно, как бы чувствуя на себе чью-то огромную тень. Это передо мной стояло мое беспросветное будущее, но я всегда зажмуривала глаза, отказываясь вглядываться в него.
7
Первого января Женевьева сказала, что собирается в Мезон Карефур и приглашает меня с собой.
Я подумала, что было бы интересно снова увидеть старый дом, и согласилась.
— Когда мама была жива, — рассказывала Женевьева, — мы всегда навещали дедушку в первый день Нового года. Все дети во Франции первого января ходят к своим бабушкам и дедушкам.
— Хороший обычай.
— Детей угощают пирогом и шоколадом, а взрослые пьют вино и едят печенье. Потом, чтобы похвастаться успехами, дети играют на пианино или на скрипке. Иногда их просят почитать стихи.
— Ты тоже что-нибудь сыграешь?
— Нет, я должна рассказать катехизис. Музыке дедушка предпочитает молитвы.
Интересно, как она себя чувствует в этом странном доме? Не удержавшись, я спросила:
— Тебе нравится у дедушки?
Она нахмурилась, явно не зная, что сказать.
— Меня тянет туда, а когда прихожу, то иногда чувствую, что не выдержу в этом месте больше ни минуты. Мне хочется выскочить на воздух и убежать… куда глаза глядят, чтобы никогда не возвращаться. Мама так много рассказывала о своем доме, что порою мне начинает казаться, будто я сама в нем жила. Не знаю, хочу я туда идти или нет.
В Карефуре Морис впустил нас в дом и отвел к старику, который выглядел еще немощнее, чем в нашу последнюю встречу.
— Дедушка, ты знаешь, какой сегодня день? — спросила Женевьева.
Он не ответил. Тогда она наклонилась к его уху и громко сказала:
— Первое января! Я пришла поздравить тебя с Новым годом. И мадемуазель Лосон тоже.
Расслышав мое имя, он кивнул.
— Очень любезно с вашей стороны прийти ко мне. Извините, что не встаю…
Мы сели рядом. Он действительно изменился, глаза помутнели. Сейчас у него был взгляд человека, плутающего в дремучем лесу. Я догадалась, что он мучительно напрягает память.
— Мне позвонить? — спросила Женевьева. — Мы сильно проголодались. Где мой пирог с шоколадом? И мадемуазель Лосон, я уверена, хочет пить.
Он не ответил, тогда она позвонила в колокольчик. Появился Морис, и она отдала распоряжения.
— Дедушка неважно себя чувствует, — сказала она Морису.
— Для него настали тяжелые дни, мадемуазель Женевьева.
— Думаю, он не знает, какой сегодня день. — Женевьева вздохнула и села. — Дедушка, — продолжала она, — в рождественскую ночь в замке устроили охоту за сокровищами, и мадемуазель Лосон победила.
— Сокровище нетленное — на небесах, — произнес он.
— Конечно, дедушка. Но пока его дожидаешься, приятно найти что-нибудь на земле.
Он выглядел озадаченным.
— Ты читаешь молитвы?
— Вечером и утром.
— Этого мало. Молись ревностнее. Тебе нужна помощь. Ты рождена во грехе…
— Да, дедушка, я знаю. Все мы рождены во грехе, но я правда молюсь. Нуну заставляет.
— А, славная Нуну! Будь к ней внимательна, она добрая душа.
— Она не позволит мне забыть молитвы.
Вернулся Морис с вином, пирогом и шоколадом.
— Спасибо, Морис, — поблагодарила Женевьева. — Я сама их угощу. — И снова повернулась к дедушке. — На Рождество мы с мадемуазель Лосон ходили в гости, там были ясли и пирог с короной. Вот бы у тебя было много сыновей и дочерей! Их дети приходились бы мне двоюродными братьями и сестрами. Сегодня мы могли бы вместе есть пирог с короной.
Старик не слушал ее. Он смотрел на меня. Я пыталась завести разговор, но не могла думать ни о чем, кроме похожей на келью комнаты и сундука с плетью и власяницей.