Король зимы
Шрифт:
— И терновник будет укрыт подальше от саксов, — поддержал меня Артур. — Ты наверняка будешь благодарен нам, епископ, за такую заботу.
Сэнсам отчаянно замахал руками.
— Монахи в Ивиниуме — невежественные олухи, лорд, дураки, бессмысленно бормочущие молитвы. Если ваша светлость подождет в церкви, я, может быть, смогу отыскать немного монет.
— Ищи, — спокойно сказал Артур.
Мы втроем вошли в церковь. Это было пустое и мрачное место. Лишь каменный пол, каменные стены и низкие брусья перекрытия. Слабый свет проникал сквозь крошечные окошки, прорезанные под самым потолком. В узких проемах, заросших желтофиолями,
— Мне все это неприятно, Дерфель, — тихо сказал он.
— А почему тебе должно быть приятно, лорд?
— Нельзя обижать богов, — мрачно проговорил Артур.
— Этот бог, — фыркнула Нимуэ, — по их поверьям, всепрощающий. Лучше уж обижать такого, чем других.
Артур улыбнулся. На нем была простая одежда воина — куртка, брюки, ботинки, плащ и ни единого золотого украшения, но повелительные жесты и спокойная уверенность в разговоре выдавали в нем человека высокого положения. Но сейчас Артуру было явно не по себе. Он присел на край стола и обеспокоенно молчал. Нимуэ ускользнула в пристройку и с любопытством обшаривала задние комнаты. Мы с Артуром остались наедине.
— Может быть, мне покинуть Британию? — произнес, как бы раздумывая, Артур.
— И уступить Думнонию Горфиддиду?
— Горфиддид со временем возведет на трон Мордреда, — сказал Артур, — а только это и важно.
— Он это говорит? — спросил я.
— Да.
— А что еще он говорит? — Меня испугало даже то, что мой лорд позволяет себе размышлять об изгнании. — Но что бы он ни говорил, Мордред будет зависим от него. Так что же заставит Горфиддида возводить на трон бесправного короля? Почему бы тогда не отдать власть одному из своих родственников? Почему бы не сделать королем своего сына Кунегласа?
— Кунеглас — благородный человек, — возразил Артур.
— Кунеглас будет делать все, что прикажет ему отец, — презрительно сказал я, — а Горфиддид хочет быть верховным королем. Вот почему он не допустит, чтобы подлинный наследник верховного короля стал его соперником. Кроме того, неужели ты думаешь, что друиды Горфиддида оставят жизнь королю-калеке? Если ты уйдешь, лорд, дни Мордреда сочтены.
Артур не ответил. Он сидел, опершись ладонями о край стола и опустив голову, словно изучая каменные плиты пола. Он знал, что я прав, как и знал то, что лишь он из всех военачальников Британии дерется за честь Мордреда. Остальные хотели видеть на троне Думнонии своего человека, а Гвиневера жаждала, чтобы это был сам Артур. Он медленно поднял голову, устремив на меня свой спокойный, проницательный взгляд.
— А Гвиневера... — начал он.
— Да, — перебил я холодно.
Мне-то казалось, что он подхватил мои мысли и говорит о тщеславии Гвиневеры, ее желании возвести его на трон Думнонии, но на самом деле Артур думал совсем о другом.
Он спрыгнул со стола и принялся ходить взад и вперед.
— Я понимаю твои чувства по отношению к Ланселоту, — удивил он меня таким началом, — но подумай хорошенько, Дерфель. Представь, что Беноик был твоим королевством и ты верил, что я спасу его, ведь я и в самом деле давал клятву оберегать трон Бана, но не спас его. И Беноик был разрушен. Ожесточило бы это тебя? Не стал бы ты подозрительным и недоверчивым ко мне?
— Какое? — опешил я.
Артур хитро улыбнулся. Он наверняка давно уже обдумал свой план, и ему доставляло удовольствие поведать его мне, слушавшему с открытым ртом.
— Силурию! — выпалил он. — Давай предположим, что мы сумеем разбить Горфиддида, а с ним и Гундлеуса. У Гундлеуса нет наследника, Дерфель, и с его гибелью трон становится свободным. У нас есть король без трона, у них будет трон без короля. Более того, у нас есть неженатый король! Предложи мы Ланселота в мужья Кайнвин, и у Горфиддида будет дочь-королева, а у нас — друг и союзник на силурском троне. Мир, Дерфель! — Он говорил с присущим ему подъемом, восторженно рисуя словами выдуманную радужную картину. — Союз! Брачный союз, который разрушил я. Но теперь мы можем его восстановить. Ланселот и Кайнвин! Чтобы достичь этого, нам нужно убить только одного человека. Всего лишь одного.
И многих других, которые должны будут умереть в бою, подумал я, но промолчал. Где-то далеко на севере прогрохотал гром. Бог Таранис слышал нас и, как я надеялся, был на нашей стороне. Небо чернело сквозь крошечные окошечки под потолком.
— Ну? — теребил меня Артур.
Я не мог выдавить из себя ни слова, потому что даже мысль о том, что Ланселот может жениться на Кайнвин, наполняла меня горечью. Усилием воли я заставил себя говорить.
— Сначала нам надо подкупить саксов и разбить Горфиддида, — пробормотал я.
— Но если нам это удастся? — нетерпеливо спросил он, как будто мои возражения были пустяковым и раздражающим препятствием.
Я пожал плечами, показывая, что не мне судить о планах Артура.
— Ланселоту нравится моя идея, — сказал Артур, — и его матери тоже. И Гвиневера одобрила, впрочем, это она и придумала женить Ланселота на Кайнвин. Она умная девочка. Очень умная.
Он улыбнулся, как делал это всегда, вспоминая о своей жене.
— Но даже твоя умная жена, лорд, — осмелился возразить я, — не может диктовать свою волю слугам Митры.
Он дернулся, будто я ударил его.
— Митра! — гневно произнес он. — Почему Ланселот не может войти под своды его святилища?
— Потому что он трус, — прорычал я, не в состоянии больше скрывать свой гнев.
— Борс утверждает, что это не так. И многие другие тоже, — неуверенно проговорил Артур.
— Спроси Галахада, — сказал я, — или своего кузена Кулуха.
Неожиданно по крыше застучал дождь, а еще через мгновение с высоких подоконников стали падать крупные капли, равномерно ударяясь о каменной пол. В невысоком арочном проеме двери показалась Нимуэ. Она уже успела снова натянуть на голову капюшон.
— Если Ланселот покажет себя, ты смягчишься? — спросил, помолчав, Артур.
— Если Ланселот покажет себя как боец, лорд, я смягчусь. Но он, кажется, остался стражем твоего дворца?
— Он пожелал остаться в Думнонии, пока не заживет рана на руке, — объяснил Артур. — Но если он будет драться, Дерфель, ты введешь его в круг Митры?
— Да. Если он будет хорошо сражаться, — неохотно пообещал я, хотя был совершенно уверен, что даю обещание, которое, к счастью, никогда не придется исполнять.