Король
Шрифт:
– Насколько я понял, она красотка.
– Сногсшибательная. И на ней была полупрозрачная блузка.
– Понимаю.
– Все дело в работе ума, знаете. Он околдовывает вполне ординарные вещи, вроде женских грудей, и те начинают казаться чудесными и редкими.
– Da.
– Так вы не считаете меня глупцом?
– Не больше, чем любого другого идиота.
– Я рад.
– Хорошо.
– И все равно абсолютно несчастен, вы понимаете.
– Поистине.
Лионесса и Эдвард на палубе танкера „Урсала“. Слушаючи Эзру по корабельному
– Следующий мир, – говорил Эзра, – уже не будет заключаться парочкой жидов, рассевшихся за столом переговоров или стоящих за картонными рубашками, что представляют их перед публикой. И основная цель мира будет не Версальская. Не подготовка следующей войны. На это и нацеливался Версаль – своими кинжалами и демаркационными линиями, своими „шкодами“ и марионеточными режимами. Своими пушечными заводами, работающими на еврейские деньги, полученные от займов, основанных на тех средствах, что путом своим добывали арийские народы – путом крестьян-батраков и промышленных работяг. Следующий мир не будет покоиться на международных займах. Уясните хотя бы это. И Англии определенно нечего будет сказать о том, черт побери, какие условия она выдвигает.
– Я полагаю, он безвреден, – сказал Эдвард. – Люди никак не могут верить всему этому гнилью.
– Позиция у него любопытная, – сказала Лионесса. – Обрати внимание на этих „работяг“. На что намекает его фрикативное „г“? Если веришь тому, о чем парни треплются в пивных, вывалив пуза на стойки, поверишь чему угодно.
– Нас переподчинят, могу себе представить, – сказал Эдвард. – Вероятнее всего, откомандируют в разные подразделения. Поезжай, наверное, первой. К тому же у тебя – муж.
– Как бы муж, – сказала Лионесса.
– Ну, вот, стало быть, и все.
– Это пораженчество – вот что это такое, – сказала Лионесса. – Ну почему все вокруг меня так уверены, что все обязательно выйдет плохо? В кампании, в войне, у нас с тобой…
– Я же штукатур, – сказал Эдвард. – Вот в этот момент я – неплохая имитация офицера и джентльмена, а на самом деле я штукатур. А ты – королева, и супруг твой король, скорее всего, отымет мне голову, когда тебя найдет.
– Унтанк, все всякого сомнения, в ярости, но в ярости он почти все время, ничего нового. Сомневаюсь, что он уж очень ревностно меня ищет.
– Вероятно, меня арестуют, едва я зайду на почту. Вероятно, я увижу на стенах свою фотографию – вместе с остальными дамскими угодниками.
– Ни одной стены ни одной почты на свете на всех вас не хватит.
– Никогда раньше не сходился с королевой.
– Ну и как?
– Неплохо. Теперь я вижу, как пишут романы, оперы и все прочее.
– Быть королевой довольно ужасно. Нужно посещать мероприятия. А там – стоять и улыбаться, пока местный деятель объясняет, как пакуют торф.
– И как же пакуют торф?
– Весьма умело, – сказала Лионесса. – Но суть в том, что тебе совершенно не хочется знать, как пакуют торф, и ты, черт возьми, абсолютно
– Понимаю.
– В Гооре торф – одна из главных статей экспорта. Две оставшиеся – бинты всех размеров и порнографические фильмы. Мой супруг лично заинтересован в киноиндустрии.
– Мило разнообразный ассортимент продукции.
– О, мы процветаем, особенно в военное время. Но быть королевой, даже столь буколической разновидности, – значит ведать такую скучищу, коя ведома немногим смертным. Например ободрять раненых в госпиталях. Видит бог, конечно, они страдали и страдают, но о чем с ними говорить? „Здра-авствуйте, а вы откуда будете? У нас тут, похоже, ножки не хватает?“ Нет у меня к этому призвания.
– Готов спорить, тебе это удается великолепно.
– Он даже попросил меня в одном сняться. В фильме.
– А ты что?
– Снялась. Фильм получил приз на фестивале.
– Хочешь меня шокировать? По-моему, не удалось.
– Там была сцена с другой женщиной. На самом деле – с Глендой. Мы довольно неплохо провели время. Я сама удивилась.
– А можно его где-то посмотреть? Они есть в местных клубах синефилов?
– Я пытаюсь тебе объяснить, почему сбежала.
– Не обязательно.
– Разумеется, мне это удается – королевствовать. У меня и кровь подходящая.
– Превосходнейшая кровь, я уверен.
– Тебя я бы сделала епископом. Благословлял бы нашу постель, перед тем как мы туда запрыгиваем.
– Да я буду поминутно через плечо оглядываться, не сверкают ли сзади молнии.
– Из тебя чертовский епископ бы вышел. Пихал бы игрушки сироткам на Рождество. Пихал бы…
– Да, да. Тебе положительно нравится недозволенное.
– Дозволенное мне до сих пор не помогало. Сколько еще у нас дней, как ты считаешь?
– Говорят, еще полтора.
– Где высаживаемся?
– А вот этого не скажут. От болтливых языков тонет много моряков, гласит пословица. Причем гласит все чаще и чаще.
– Если б у нас еще осталось то славное пойло, которое мы пили в юности.
– На самом деле, – сказал Эдвард, – я договорился тут с одним коком.
– Хватайте самые яркие игрушки, – посоветовал Эзра. – Все мои вещи сработаны топорно.
– Необычная для него строка, – сказала Лионесса.
– Но я пишу больше станцев по утрам, когда мне лучше. Мальчик-безумец порки ‘збежит, – сказал Эзра, – la gente intanto strillava a tempesta 4 , нет, отвечает рыцарь, я не встану, покуда не даруете вы мне пощады.
4
Народ тем временем орет на бурю (ит.).