Король
Шрифт:
– О, сомневаюсь. У людей такого сорта ничего важного на ногах начертано быть не может.
– Может, конечно, и так, – сказал Черный Рыцарь и принялся списывать.
– Нет, – сказал Мордред.
– Правильно ли я понял, что вы говорите „нет“?
– Слух у вас, сэр Кэй, вполне адекватен данному случаю. Ответ – нет.
– Тогда нам придется организовать против вас кампанию.
– В действительности начало военных операций сейчас – моя прерогатива. По закону я – главный правительственный чиновник, благодаря достославному легкомыслию королевы. Признаю,
– Лондон кошмарно страдает от бомбардировок. Артур не захочет дальнейших разрушений.
– Я так и думал.
– Значит, ситуация – несколько патовая.
– Более того, должен вам сказать, Вестминстерское аббатство, Парламент, Британский музей, Музей Виктории и Альберта и некоторые другие достопримечательности я распорядился – заминировать. Дворец в их число, может, входит, а может, и не входит. Рабочим мы сказали, что роем бомбоубежища. Если Артур предпочтет, он может создать немаленькую кучу достопримечательного мусора по одному лишь слову.
– Все это – изрядное безумие.
– Это фантазия, – сказал Мордред. – Моя. Я развлекался ею с детства.
– Невыразимо подло. Чего вы надеетесь добиться?
– Мне хочется, чтобы Артур погиб. По возможности – блистательно.
– Но ведь он ваш отец .
– Он мне такой же отец, как серп – снопу пшеницы. Не стану утомлять вас перечислением Артуровых недостатков. Вам довольно знать, что я себя считаю безотцовщиной. И вы проинформируете об этом короля.
– Вряд ли он пойдет вам навстречу.
– Это уж точно. И все равно я подвел его к краю пропасти. Быть может, ветерок…
– Но что, если позволите так выразиться, вы представляете, по вашему мнению? Руководство – всегда олицетворение того или иного принципа, а ваш я что-то разобрать никак не могу.
– Противоядие от царственности, вероятно.
– Сэр Перси Плачент сочинил новую оперу с нападками на Артура!
– Называется „Грааль“, и Грааль в ней – бомба, коя осчастливит всех навсегда!
– Бомба, коя осчастливит всех навсегда! Не та ли это бомба, о коей уже некоторое время тому говорил Синий Рыцарь?
– В опере устройство работает не на кобальте, как предполагал Синий Рыцарь, а на мощном эвфонии!
– А что есть эвфоний?
– Сплав эвропия и эврикия. В Первом акте его обнаруживают, во Втором – очищают, в Третьем – взрывают!
– В Первом акте все осуждают Артура за то, что у него нет такой чудесной бомбы, во Втором – все решают, что с этим нужно что-то делать. В Третьем акте бомба срабатывает!
– Мощная парабола политической практики!
– Вот именно! Бомба – метафора страданий тех, кто стонет под игом!
– А кто стонет под игом?
– Народ стонет под игом!
– А музыка – современна?
– Изумительно современна! Используется всего девятнадцать нот, однако
– Кларисса, разбойница с большой дороги, поет главную женскую роль!
– Таланты ее многочисленны и разнообразны! Она – живая и ходячая провокация!
– Она поет, обнажив одну грудь! Крупной и приятной формы, по профилю своему – римской!
– Это и наводит на мысль об избавлении и революции!
– Сэр Роже что ни вечер сидит в первом ряду балкона, разинув рот!
– Сердце его раздирается на части прежестоко! Его преданность Артуру…
– А в партере драки?
– И в пивных гвалт! Множество проломленных черепов говорит о возбужденных мозгах и раздраженных печенках!
– Пока Артур не отречется, бунт не прекратит своего течения!
– А этого не случится никогда! Сэр Кэй попробовал остановить представление, и кончилось все тем, что всю личность ему извозюкали хамсой и слюнями!
– Значит, правда все, что говорят!
– А что говорят?
– А говорят, когда тональность музыки меняется, преображаются форма и очертания государства!
– Такая пагуба мне нравится едва ли!
– Но грянет то, что нас сильнее опечалит!
В кафе „Балалайка“ Ланселот и Гвиневера за кофием.
– Все эти люди, которым неведомо, кто мы!
– Анонимность, – сказал Ланселот, – вот что я всегда лелеял.
– А это местечко – tres'gai 5 . Кстати, боюсь, дирижеру Королевской Филармонии придется нас покинуть.
5
Довольно веселенькое (фр).
– Почему?
– Из-за программы. Он же играет одни реквиемы. Форэ, Берлиоз, Моцарт, Верди, Дворжак, Хиндемит…
– В военное время – не так уж плохо.
– …снова и снова. Мне намек ясен, однако публика заслуживает чего-то чуть более вдохновляющего, ты не считаешь? Где-нибудь там – клочок веселости, быть может? Тебе, разумеется, его концерты пришлись бы по вкусу. С твоей склонностью к громоподобным реквиемам.
– Едва ли я уместен в человеческом обществе, это правда.
– Изумительно сурово, – сказала Гвиневера. – Ты лязгаешь во сне, знаешь ли. Изумительно. У меня же – приступ бездыханности.
Ланселот потянумшись к ней.
– Не здесь.
– Я мерзок и презренен, – сказал он, – ибо не могу принесть радости любви моей.
– Уверяю тебя, вина в том моя. Я пуста, как устричная скорлупа. Когда тебя нет рядом, я изобретаю себя, сочиняю Гвиневеру и проживаю эту Гвиневеру. Но в те нечастые мгновенья, когда ты со мной, Гвиневера эта отбывает куда-то прочь, и мне остается лишь… бездыханность, наверное.
Ланселот сокручинимшись.
– Я жалок и подонист, – сказал он, – и ныне ж я должен уйти, дабы молить о твоем прощении.