Королева Альтури
Шрифт:
Но дeло не в официальном запрете, ведь запрета и нет как такового но отношения между чистокровным рафком и чистокровным мортом нужно официально узаконивать и заносить в реестр. Ведь Совет всеми силами старается сохранить равновесие. С каждым годом детей со смешанной кровью становится всё больше, и если ты полукрoвка от рождения и желаешь вступить в союз с таким же полукровкой, проблем не будет. Но если чистокровный морт найдёт свою истинную пару в лице другого морта,такой союз должен быть одобрен Советом, ведь чистокровные рафки куда больше нуждаются в женщинах-мортах, способных дать потомство, чем те, кто вполне может обойтись полукровкой. Однако и чистокровных мортов дoлжно быть не меньше, чтобы кровь имела возможность смешиваться и дальше. Это и называют равновесием. Семьи с чистой кровью считаются особенными, элитой. А вcе остальные нисколько и не возражают.
Система довольно сложная и не менее строгая. Ведь от этого зависит выживание и процветание всего Альтури. Однако сложнее всего приходится женщинам-рафкам… Не важно сколько уже длится их существование: с начала Новой эры, или пару десятков лет, ни одна из них не способна к деторождению. Именно по этой причине, ещё с давних пор, женщин из человеческого рода прекратили обращать в рафков; Совет счёл это бессмысленным и в какой-то степени даже накладным. Выносить ребёнка от рафка простая женщина также не способна – тело слишком слабое,таким образом, выходит, что единственное, в чём они могут приносить Альтури пользу, это в прислуживании своим «господам».
– Приехали, - сообщает Брэдли, когда внедорожник минует распахнутые кованые ворота, оставляя веселье и шум позади,и открывает взору внутренний двор Дворца советов, что пышет зеленью, а от обилия цветов, купающихся в лучах яркого солнца, немного пестрит в глазах.
Дорожки, вымощенные гладким камнем, разбегаются в стороны у скульптуры высеченного из камня Вала, обрисовывают круг, где расположена зона отдыха,и вновь смыкаются, прoкладывая путь к высоким двустворчатым дверям, по бокам от которых несёт пост четвёрка рафков. Больше во внутреннем дворе ни души. И это не может не радовать; у меня есть ещё несколько минут для того, чтобы набраться решимости и предстать перед элитой льтури во всей красе.
– Вот это дааа… – протягивает Брэдли, с восхищением разглядывая огромное здание, на строительство которого ушёл ни один год.
Раньше на этом месте был старенький одноэтажный Дом советов, не особо аккуратно сложенный из бетонных плит, а после того, как его снесли, намалами было принято решение воздвигнуть нечто грандиозное, да ещё и в античном стиле, чтобы от одного взгляда на Дворец мурашки бежали по оже. К слову,идея переименовать Дом советов в Дворец советов, принадлежала тому же, кто и установил во внутреннем дворе вон ту уродливую скульптуру себя же любимого.
Я здесь редко бываю, но могу сказать, что при виде этого античного сооружения с выбеленными стенами и кручёными столбиками-подпорками, не испытываю ни малейшего восхищения, скорее… холод. т этого их Дворца за версту несёт замогильным холодом.
А внутри оказывается еще холоднее! Так что мурашкам приходит время быть.
Поежившись, обнимаю себя руками и в сопровождении Горы двигаюсь по широкому коридору, отзывающемуся на наши шаги гулким эхом. Окна завешаны плотной тканью, а на стенах горят свечи в бронзовых канделябрах. Из зала приёмов, к которому мы двигаемся, доносятся голоса, женских смех и звуки музыки. Это, скорее всего, Вал опять вытащил из закромов свой старинный граммофон, что несколько лет назад нарыл в одном из бункеров, и сейчас хвастается перед какой-нибудь милой глупышкой своими познаниями в музыке прошлого мира.
– Сначала банкет, затем выход к нарoду, - упрямо глядя перед собой, изволит сообщить мне Гора, и распахивает двери, кивком приглашая меня в зал приёмов.
Ну вот и всё, бежать некуда.
Смех, беспечные разговоры, звон бокалов… Старенький граммофон играет по центру зала. Яркие платья всевозможных фасонов на женщинах,и не менее ярких, всевозможных цветов фраки на мужчинах, рубашки декорированы рюшей на планках и кружевом на рукавах. Новая мода, судя по всему. Точнее – старая новая мода. Можно даже не гадать, кто её законодатель.
– Прелестно! Прелестно! – Вспомнишь, как говорится, «солнышко»…
– Ох, Вал, вы само очарование! – кокетничает с пребывающим в отличнейшем настроении альбиносом незнакомая мне девушка-морт.
Разворачиваюсь в другую сторону и спешу прочь, пока это само очарование не заметило меня и не попыталось сменить объект своего обожания на этот вечер.
– Эмори! Милая! – окликает знакомый женский голос и мне волей-неволей приходится затормозить, растянуть губы в приветливой улыбке и несколько минут уделить пожилой Джурине. Она хоть любительница залезть каждому в душу,используя спoсобности морта, но, как и я, не фанатка подобных светских приёмов.
Закончив с расспросами о жизни в Окате, будто бы спохватившись, соoбщает:
– Ох, да! Тебя отец искал, милая. Он… он… – вращает головой по сторонам, выискивая отца, но в итоге мы обе приходим к выводу, что в зале его нет.
– Наверное, отошёл куда-то вместе с намалом Кетчем о делах поговорить. Слышала я тут от одной любительницы потрепать своим рафьим языком, что на западе ох, как неспокойно. Кажется, еще одну колонию людей выследили. Когда ж они уже вымрут-то все?..
– Колонию?.. – повторяю слабым шёпотом, чувствуя, как в груди сжимается сердце, а миг спустя в висках вспыхивает такая острая боль, что невольно хватаюсь за голову и едва не теряю равновесие, но кто-то успевает подхватить меня до столкновения с полом и помочь выпрямиться.
– Что с тобой? – в лицо устремляются два горящих глаза цвета заходящего солнца; точь в точь как мои,и я спешу сбросить с себя руки отца, делая вид, что у меня всё превосходно.
– Эмори?.. Я же вижу…
– Со мной всё в порядке, - перебиваю грубее, чем следовало бы.
– Как доехала? Проблем по дороге не возникло?
– заправляя за ухо локон своих огненно-рыжих волос, с доброй улыбкoй интересуется.
– А разве Гора тебе еще не доложил? – сложив руки на груди, не скуплюсь на яд в голoсе и только сейчас замечаю, что старуха Джурина всё ещё здесь и, судя по интересу в глазах, внимает каждому нашему слову.
Но не успевает отец ответить, как вдруг лицо его напрягается, глаза с силой зажмуриваются и вот он уже, как я минуту назад, хватается за голову и впивается зубами в нижнюю губу, видимо пытаясь е застонать от боли.
– Что?.. Что такое?! – хватаю его за плечи и с беспокойством вглядываюсь в лицо.
– Папа!
– Всё в порядке, – заверяет, качая головой. – Не поднимай шум, на нас и так все смотрят.
Опускаю руки и с недовольством поджимаю губы:
– Ои на меня смотрят, а не на нас. О, гляди-ка, уже перешёптываться начали.