Королева Бона. Дракон в гербе
Шрифт:
— Вам в самом деле плохо, быть может, и впрямь?.. Вы?.. — спрашивал он озабоченно.
Бона выпрямилась, высвобождаясь из его объятий.
— Виной всему марципаны, — сказала она спокойно. — Это была репетиция. И очень успешная.
Не так ли? Любопытно, что скажет на это герцог? А вы? Почему молчите?
— Думаю о том, как вы догадались, что я должник Альбрехта?
— Ах, вот вы о чем?! Просто он мне показался слишком дерзким, наглым. Стала расспрашивать, и наконец нашелся человек, который мне объяснил…
— Могу я узнать — кто?
Это одна из моих тайн. Другая —
— Вы полагаете, дело это неотложное?
— О да! Я не хочу, чтобы Анна вышла за брата Альбрехта. Не подпущу к Мазовии. Она будет наша, целиком наша! Я проверяла. В этом княжестве великое множество больших и малых городов.
А на берегах Вислы — Варшава, большая, людная.
— Вы хотите, чтобы она была ваша?
— Да, и не постою за ценой.
— Для Ядвиги?
— Пока — для Ядвиги. Я с ней уже об этом говорила. А потом с ее помощью — для Августа, для династии.
— А может, скорее… для Короны?
— Для Короны? — Бона была неприятно удивлена.
— Это старинные пястовские владения, — объяснял король.
— Но тогда… Ох, не знаю! Ничего не знаю. Устала. Хочу только одного — отдохнуть. Шрозаге…
Не прощаясь, она пошла к дверям. В ее бессильно повисших руках, в склоненной голове было столько истинной или притворной усталости. Король, прищурившись, минуту глядел ей вслед. Если бы она обернулась, то поняла бы, что он тоже принял решение и не уступит.
Когда итальянские мастера во главе с маэстро Береччи занимались реставрацией замка, Бона невольно обратила внимание на буйную зелень одичавших, как ей казалось, здешних садов. В отдаленной части сада она велела посадить виноградную лозу, но та не принялась, засохла, и тогда здешний садовник с великим недоверием побросал во вскопанные разрыхленные грядки семена каких-то итальянских овощей, привезенные королеве из Бари вместе с письмами.
Было ясное солнечное апрельское утро, когда Бона, успевшая уже отдохнуть от нежеланного для нее гостя, Альбрехта, прогуливалась вместе с Мариной по парку. Ветки стоявших в цвету плодовых деревьев казались совсем белыми, раньше обычного расцвела сирень. И вдруг тишину, в которой отчетливо слышалось гуденье пчел, нарушили детские голоса и громкий смех. По зеленой траве бежала королевна Ядвига с Изабеллой и Августом, а вслед за детьми Диана ди Кордона и Беатриче. Еще мгновенье — и девушки поравнялись с детьми, подняли на руки младшую королевну и королевича. Теперь, с детьми на руках, они еще пуще припустились бежать по изумрудной траве.
Громко кричали королевич с королевной — ноги их болтались в воздухе, весело и громко смеялась Ядвига. Все они направлялись в дальнюю часть сада, где за невысокой живой изгородью стояла королева, отдающая распоряжения садовнику. Увидев детей, королева обернулась и, подняв руку вверх, сказала:
— Вавта! Вазха! Я вам говорила, что сюда ходить нельзя. Нельзя тревожить эти грядки.
— И мне нельзя? — удивился великий князь.
— Саго тю! И тебе тоже! Эти южные травки не любят крика.
Август внимательно глянул на мать и спросил:
— А вы, ваше величество, тут не кричите?
—
— Я хотела сказать, — вставила словечко Ядвига, — что маршал Вольский не уверен, удастся ли отпраздновать свадьбу Беатриче в замке.
— Не уверен? Вольский? Ведь я ему приказала! — воскликнула Бона гневно.
Королевич, приложив палец к губам, отважился ее предостеречь.
— Тсс…
Сердясь все больше и больше, Бона вышла из-за изгороди.
— Свадебные торжества послезавтра в замке! А потом турнир — во дворе.
Беатриче кинулась целовать ей руку.
— Что он себе позволяет, этот Вольский?
— Говорит, совсем недавно были торжества — присяга на верность, — объясняла Ядвига, — и посему…
— А если я хочу придать блеск этой присяге и отпраздновать свадьбу моей камеристки с польским дворянином?
Королева ждала нового потока благодарностей, но Ядвига, помолчав немного, недовольно произнесла:
— Такое торжество, столь расточительное… Бона взглянула на хмурое лицо падчерицы.
— Не будь завистливой, пиа сага, — ласково сказала она. — Когда король надумает выдать тебя замуж, я, хотя ты мне и не родная дочь, устрою свадьбу не беднее, чем была когда-то у меня.
Танцы, турниры, торжественные шествия… Восемьдесят лошадей под белыми балдахинами и двадцать мулов везли сундуки с моим приданым.
— И столько же поедет со мной в Мазовию? В Варшаву? — спрашивала Ядвига.
— Королевна из рода Ягеллонов достойна и сотни скакунов. О боже! — вдруг спохватилась Бона. — У меня еще столько дел! Бегите! Трава такая зеленая, пышная…
Она поглядела вслед убегающим детям, словно бы досадуя, что они помешали ей любоваться цветущими деревьями. Направляясь вместе с Мариной к замку, Бона говорила скорее себе, нежели ей:
— Празднество, а потом свадьба и турнир. Ах, все здесь трудно, трудно, трудно…
Марина молча глядела, как, повторяя слово „трудно“, госпожа ее каждый раз обламывала ветки росших возле дорожки кустов сирени…
Прямо из сада, но уже без Марины Бона вошла в покои короля.
— Дочь ваша, — начала она безо всякого вступления, — все чаще спрашивает про свое приданое, про будущего мужа. Князь Януш впрямь не подведет? Он и в самом деле просит ее руки?
Сигизмунд уклонился от ответа.
— Из Мазовии недобрые вести, — вздохнул он.
— Какие же?
— Мазовецкий князь не знает меры на пирах и попойках. Развратен, многогрешен. К тому же… Частенько прихварывает.
— Дворцовые сплетни! Поклеп! — возмутилась королева. — Просто нашим врагам не угодно, чтобы узы этой земли с Ягеллонами окрепли.
— Вам везде враги чудятся, — заметил король с неудовольствием. — Но, впрочем, я внимательно слушаю! Кому бы это было… неугодно?
— Неужто вы не знаете? Герцог Альбрехт уже давно о Мазовии помышляет. Будучи крестоносцем, он обирал и грабил ее как мог. А теперь, став, при вашем попустительстве, светским герцогом, он сам может жениться на сестре Януша Анне Мазовецкой. Он или его брат…