Королева Марго
Шрифт:
В эту минуту вошел Ортон.
Несомненно, выражение лица Екатерины было, страшно, потому что молодой человек побледнел и остановился на пороге. Он был слишком молод и еще не научился владеть собой в совершенстве.
— Ваше величество, — сказал он, — вы оказали мне честь позвать меня. Чем могу служить?
Лицо Екатерины прояснилось, точно его озарил солнечный луч.
— Я приказала позвать тебя, дитя мое, потому что мне нравится твое лицо, я обещала заняться твоей судьбой и хочу сдержать свое обещание, не откладывая в долгий ящик. Нас, королев, обвиняют в забывчивости. Но тому виной не наше сердце, а наш ум, занятый важными делами. И вот я вспомнила, что судьбы человеческие в руках королей, и позвала тебя. Пойдем, мой мальчик, ступай за мной.
Де Нансе, принявший все за чистую монету, с величайшим изумлением наблюдал за этой ласковостью Екатерины.
— Ты умеешь ездить верхом, малыш? — спросила Екатерина.
— Да, ваше величество.
— Тогда пойдем ко мне в кабинет. Я дам тебе письмо, и ты отвезешь его в Сен-Жермен.
— Я в распоряжении вашего величества.
— Нансе, велите оседлать ему коня. Де Нансе удалился.
— Пойдем, дитя мое, — сказала Екатерина. Она вышла первой. Ортон последовал за ней. Королева-мать спустилась этажом ниже и свернула в коридор, где находились покои короля и покои герцога Алансонского, дошла до витой лестницы, еще раз спустилась этажом ниже, отперла дверь в галерею, ключ от которой был только у короля и у нее, впустила Ортона, вошла вслед за ним и затворила за собой дверь. Галерея, как некое укрепление, окружала часть покоев короля и королевы-матери. Подобно галерее в крепости Святого Ангела в Риме и галерее в палаццо Питти во Флоренции, она служила запасным убежищем.
Когда дверь закрылась, Екатерина вместе с молодым человеком оказались запертыми в темном коридоре. Они прошли шагов двадцать — Екатерина шла впереди, Ортон следовал за нею.
Вдруг Екатерина повернулась, и мальчик увидел то мрачное выражение ее лица, какое видел десять минут назад. Ее круглые, как у пантеры или кошки, глаза, казалось, испускают в темноту пламя.
— Стой! — приказала она.
Ортон почувствовал, что по спине у него забегали мурашки: смертельный холод, как ледяной покров, спускался с каменного свода; пол казался мрачным, как крышка гроба; острый взгляд Екатерины, если можно так выразиться, вонзался в грудь молодого человека.
Он отступил и, весь дрожа, прислонился к стене.
— Где записка, которую тебе поручили передать королю Наваррскому?
— Записка? — пролепетал Ортон.
— Да, передать или, в случае его отсутствия, положить за зеркало?
— Мне, сударыня? — спросил Ортон. — Я не понимаю, что вы хотите сказать!
— Я говорю о записке, которую тебе дал де Муи час назад за Арбалетным садом.
— У меня нет никакой записки, — ответил Ортон. — Вы ошибаетесь, ваше величество.
— Лжешь! — сказала Екатерина. — Отдай записку, и я исполню обещание, которое тебе дала.
— Какое обещание, ваше величество?
— Я тебя обогащу.
— У меня нет записки, ваше величество, — повторил мальчик.
Екатерина заскрежетала зубами, но тут же улыбнулась.
— Отдай записку, и ты получишь тысячу экю золотом, — сказала она.
— У меня нет записки, ваше величество.
— Две тысячи экю!
— Да как же я отдам, коль скоро у меня ее нет?
— Ортон! Десять тысяч!
Ортон видел, что злоба, как прилив, поднимается от сердца к лицу королевы, и он подумал, что единственный способ спасти своего господина — это проглотить записку. Он сунул руку в карман. Екатерина поняла намерение Ортона и остановила его руку.
— Не надо, мальчик! — со смехом сказала она. — Хорошо, я вижу, ты человек верный! Когда короли хотят иметь надежного слугу, неплохо удостовериться в его преданности. Теперь я знаю, как вести себя с тобой. Вот мой кошелек — возьми его как первую награду. А теперь отнеси записку своему господину и скажи ему, что с сегодняшнего дня ты у меня на службе. Иди же, ты можешь выйти в ту дверь, в которую мы сюда вошли; она открывается на себя.
С этими словами Екатерина всунула кошелек в руку ошеломленного юноши и, сделав несколько шагов вперед, приложила руку к стене.
Молодой человек по-прежнему стоял в нерешительности. Он не мог поверить, что беда, которую он чуял у себя над головой, миновала.
— Да не дрожи ты так! — сказала Екатерина. — Ведь я сказала тебе, что ты можешь уйти свободно и что если ты захочешь вернуться, то твоя судьба обеспечена.
— Благодарю вас, ваше величество, — сказал Ортон. — Значит, вы меня прощаете?
— Больше того — я даю тебе награду! Ты хороший разносчик любовных записок, милый посланец любви. Но ты забываешь, что тебя ждет твой господин.
— Ах да! Верно! — сказал юноша и бросился к двери.
Но едва он сделал три шага, как пол исчез под его ногами. Он оступился, распростер руки, испустил страшный крик и исчез, провалившись в каменный мешок, открытый пружиной, на которую нажала королева-мать.
— Ну, — пробормотала Екатерина, — теперь из-за упрямства этого негодяя мне придется пройти полтораста ступенек вниз.
Екатерина вернулась к себе, зажгла глухой фонарь, возвратилась в галерею, поставила пружину на место, отворила дверь на винтовую лестницу, которая, казалось, погружается в недра земли, и, побуждаемая неутолимой жаждой любопытства, которое было не чем иным, как следствием ненависти, спустилась к железной двери, которая поворачивалась на петлях и вела на дно каменного мешка.
Там, окровавленный, искалеченный, разбившийся при падении с высоты в сто футов, но еще трепещущий, лежал несчастный Ортон.
За толстой стеной слышалось журчание Сены, воды которой, просачиваясь под землей, подходили к самому подножию лестницы.
Екатерина ступила в эту сырую, зловонную яму, видевшую немало таких падении на своем веку, обыскала тело, схватила письмо, убедилась, что это то самое, которое она хотела получить, толкнула труп ногой, нажала большим пальцем на пружину, дно наклонилось, и труп, увлекаемый собственной тяжестью, скользнул вниз и исчез по направлению к реке.
Затворив дверь, она поднялась, заперлась у себя в кабинете и прочла, записку, составленную в следующих выражениях:
«Сегодня в десять часов вечера, улица Арбр-сек, гостиница „Путеводная звезда“. Если придете — ответа не надо; если не придете — скажите подателю письма „нет“.
Когда Екатерина читала эту записку, только улыбку и можно было видеть у нее на лице; она думала лишь о предстоящей победе, совершенно забыв о том, какой ценой она ей досталась.