Королева Марго
Шрифт:
Эта покорность судьбе, этот смиренный отказ от всего на свете испугали Маргариту. Она подумала, что расторжение их брака уже согласовано между Карлом IX, Екатериной и королем Наваррским. Почему бы им не обмануть ее и не принести в жертву? Потому только, что она сестра одного и дочь другой? Опыт научил ее, что основывать на этом свое благополучие она не может. Честолюбие ужалило в сердце молодую женщину, или, вернее, молодую королеву, которая стояла настолько выше обыкновенных человеческих слабостей, что не могла поддаться им и поступиться чувством собственного достоинства;
— Вы, ваше величество, — сказала Маргарита с презрительной усмешкой, — как видно, не очень-то верите в звезду, горящую над головой каждого монарха.
— Я напрасно стал бы разыскивать мою звезду в такое время; ее закрыла грозовая туча, которая сейчас грохочет надо мной, — отвечал Генрих.
— А если дыхание женщины разгонит эту тучу, и ваша звезда засияет ярче прежнего?
— Это очень трудно, — заметил Генрих.
— Вы не верите в существование такой женщины?
— Я не верю в ее могущество.
— Вы хотите сказать — в ее желание?
— Я сказал — в ее могущество и повторяю это слово. Женщина сильна по-настоящему только тогда, когда любовь и личные интересы в ней одинаково сильны; когда же ею движет что-нибудь одно, женщина так же уязвима, как Ахилл. А если я не ошибаюсь, то на любовь женщины, о которой идет речь, я рассчитывать не могу.
Маргарита промолчала.
— Послушайте, — продолжал Генрих, — когда раздался последний удар колокола на Сен-Жермен-Л'Осеруа, — вы, вероятно, стали думать о том, как отвоевать свою свободу, которой другие воспользовались, чтобы истребить моих сторонников. Ну, а мне пришлось думать о том, как спасти свою жизнь. Это было важнее всего… Я прекрасно понимаю, что Наварра для нас потеряна, но Наварра — пустяки в сравнении со свободой, вернувшей вам возможность громко говорить в вашей же комнате, а ведь вы не осмеливались так говорить, когда кто-то подслушивал вас, сидя в кабинете.
Маргарита, сколь ни была она озабочена, не смогла не улыбнуться. Король Наваррский встал с места, собираясь идти к себе, так как уже пробило одиннадцать часов и в Лувре все или спали, или, во всяком случае, делали вид, что спят.
Генрих сделал три шага к входной двери, но вдруг остановился, как будто лишь сейчас вспомнил о том, что привело его сюда.
— Да! Может быть, вы хотели что-то сказать мне? — спросил Генрих. — Или вы только желали предоставить мне возможность поблагодарить вас за отсрочку, которую вчера дало мне ваше мужественное появление в Оружейной палате короля? Должен признать, что это было более чем своевременно и что вы, как некая античная богиня, спустились на сцену в самый подходящий момент для того, чтобы спасти мне жизнь.
— Несчастный! — схватив мужа за руку, глухо вскрикнула Маргарита. — Неужели вы не понимаете, что ничто не спасено — ни ваша свобода, ни ваша корона, ни ваша жизнь! Слепец! Безумец! Жалкий безумец! Неужели в моем письме вы не увидели ничего, кроме назначения свидания? Неужели вы вообразили, что оскорбленная вашей холодностью Маргарита желает получить удовлетворение?
— Да,
Маргарита пожала плечами с непередаваемым выражением лица.
В эту самую минуту послышался странный звук, точно потайную дверь царапали чем-то острым.
Маргарита подвела к ней короля.
— Слушайте, — сказала она.
— Королева-мать выходит из своих покоев, — пролепетал чей-то прерывающийся от страха голос, в котором Генрих тотчас узнал голос г-жи де Сов.
— Куда она идет? — спросила Маргарита.
— К вашему величеству.
По быстро удаляющемуся шороху шелкового платья они поняли, что г-жа де Сов убежала.
— Ого! — произнес Генрих.
— Так я и знала! — заметила Маргарита.
— Я тоже опасался этого, — сказал Генрих, — и вот доказательство, смотрите.
Быстрым движением руки он расстегнул черный бархатный камзол, и Маргарита увидала тонкую стальную кольчугу и длинный миланский кинжал, который тотчас же сверкнул в руке Генриха, как змея на солнце.
— Очень вам тут помогут сталь и панцирь! — воскликнула Маргарита. — Спрячьте, спрячьте ваш кинжал, государь: да, это королева-мать! Но королева-мать — одна.
— Однако…
— Молчите! Я слышу — вот она!
Приблизив губы к уху Генриха, она прошептала несколько слов, и юный король выслушал ее внимательно, хотя и с удивлением.
В ту же минуту Генрих исчез за пологом кровати.
Маргарита с легкостью пантеры метнулась к кабинету, где, весь дрожа, сидел Ла Моль, отперла дверь, в темноте нашла молодого человека и сжала ему руку.
— Тихо! — шепнула Маргарита, наклоняясь к нему так близко, что Ла Моль почувствовал на своем лице влажное веяние ее теплого, душистого дыхания. — Тихо!
Выйдя из кабинета и затворив за собой дверь, она распустила волосы, разрезала кинжальчиком шнурки на платье и бросилась в постель.
И вовремя: в замке уже поворачивали ключ.
У Екатерины Медичи были ключи от всех дверей в Лувре.
— Кто там? — крикнула Маргарита, услыхав, как Екатерина приказывала четверым сопровождавшим ее дворянам сторожить за дверью.
Словно испуганная неожиданным вторжением в ее спальню, она, уже одетая в белый пеньюар, выскочила из-за полога, встала на приступок кровати и сделала такое изумленное лицо при виде Екатерины, что обманула даже флорентийку, затем подошла к матери и поцеловала ей руку.
Глава 4
ВТОРАЯ БРАЧНАЯ НОЧЬ
Екатерина мгновенно оглядела комнату. Бархатные ночные туфельки на приступке кровати, разбросанные по стульям предметы туалета Маргариты, протиравшей глаза, чтобы прогнать сон, — все убедило Екатерину, что ее дочь только что проснулась.
Она улыбнулась улыбкой женщины, чьи намерения увенчались успехом, придвинула к себе кресло и сказала:
— Садитесь, Маргарита, давайте побеседуем.
— Я слушаю.
— Пора, дочь моя, вам понять, — произнесла Екатерина, тихо закрывая глаза, по примеру людей, которые что-то обдумывают или скрывают, — как мы жаждем, ваш брат и я, сделать вас счастливой.