Королева мести, или Уйти навсегда

Крамер Марина

Сев на диванчик, она усадила сына поудобнее и открыла книжку, погружаясь в мир лисичек-сестричек и зайчиков-побегайчиков. Егорка слушал внимательно, то и дело стукая ладошкой по толстой картонной странице. Марина не заметила, как он задремал, ткнувшись личиком ей в грудь. Тихонько переложив его в кроватку и укрыв покрывальцем, она на цыпочках вышла из детской, закрыв дверь. Если бы она могла остановить время и оттянуть момент встречи с двумя этими мерзкими уродцами…

Сев в кухне на высокий табурет, Коваль налила себе зеленый чай, бросила в него

ломтик лимона и застыла над чашкой, подперев руками щеки. "Может, и в самом деле послушаться Беса и отдать то, что хочет его приятель? И пусть это будет его головной болью? Но ведь именно благодаря приобретению этой команды я оказалась на Кипре и встретила там своего мужа, которого считала погибшим… Если бы не это, мы с ним могли вообще больше не увидеться…"

Марина не могла расстаться с этой командой, уже не представляла, как без нее будут идти дела, там ведь ее племянник, в конце концов. Ну почему, почему из всех клубов во всех захудалых городах страны этот Кадет выбрал именно тот, в который вкладывала деньги она?

– О чем задумалась? – спросил Женька, входя в кухню с большими сумками, полными продуктов, – видимо, помог Даше, вернувшейся с рынка.

– Да все о том же. Жень, что мне делать, скажи? – Марина подняла на него глаза и ждала ответа, который, конечно, мало что решил бы.

– Я не могу давать тебе советов, ты их все равно не слушаешь. – Он поставил сумки на пол, отошел к окну и вынул сигареты. – Но, если честно, будь я на твоем месте, хрен бы отдал.

Коваль захохотала, спрыгнула с табурета и подошла к Хохлу, обняв его за талию. Он тоже улыбнулся и свободной рукой подхватил ее, усадив на подоконник и поднеся к губам зажженную сигарету. Марина затянулась, выпуская дым колечками:

– Вот видишь! А на меня орешь постоянно!

– Котенок, дело в другом – я мужик, а ты…

– А я – нет, но что это меняет? Где сказано, что раз уж я женщина, мне положено уступать все и по первому требованию? Почему ктото считает, что он умнее меня? Только потому, что отсидел больше, чем я прожила? Это глупо.

– При чем тут… Просто ты всегда всем как бельмо в глазу – слишком молодая, слишком красивая, слишком самостоятельная. Мужики таких не любят.

– Ну да! То-то вас от меня палкой не отгонишь!

Женька опять улыбнулся и поцеловал ее в нос:

– Ну что ты как маленькая? Ведь прекрасно понимаешь, о чем речь, – да, иметь рядом с собой такую женщину по кайфу каждому, престиж и все такое, но делать с тобой дела – тут уж увольте, каждый мужик считает себя по определению умнее бабы.

– Это точно! Чем ничтожнее мужик, тем выше у него самомнение, – согласно кивнула Коваль, болтая ногами. – Мне раньше смешно бывало наблюдать, как какой-нибудь бестолковый коммерс, увидев меня впервые, начинал нести всякую чушь, считая, что баба все проглотит. И про низкие доходы, и про высокие ставки по налогам, и про несанкционированные выплаты ментам, сэсникам и пожарным… Блин, ну неужели я сама всего этого не знала? Тогда какой смысл был просить "крышу", если

денег якобы нет? У меня что, фонд бесплатной поддержки лохов?

– Я слышал, ты никому никогда не скидывала.

– Еще чего! Скинь одному, потом другому, а там, глядишь, уже тенденция! Поэтому я могла только повысить, а скинуть – извините!

– Ух и злючка! А сын-то где? – спохватился вдруг Женька.

– Спит у себя. Читали-читали книжку да и уснули. Плохо, что до обеда выспится.

Марина спрыгнула с подоконника и взяла со стола очищенную морковку, хрустнула ею и протянула Женьке:

– Будешь?

– Не хочу, я ж не заяц.

– Скажите пожалуйста! – Она заставила его все-таки откусить кусочек, как он ни сопротивлялся. – Вот так, и нечего упираться.

– Вечно ты со мной как с дрессированной собакой – сидеть, лежать, стоять, грызть! – пробурчал он, недовольно жуя морковку.

– Я же тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, котенок.

…Ровно в семь вечера Коваль в сопровождении Хохла, Севы и Гены вышла из машины у коттеджа Беса. Бармалей, сидевший на лавке у ворот с сигаретой в зубах, при виде ее подпрыгнул:

– Ой, Марина Викторовна, а я вас встречаю – Бес велел сразу проводить к нему. Только… – замялся он, нерешительно глянув в сторону Хохла. – Жека, без обид – тебя велено не пускать.

– С чего бы вдруг? – спокойно поинтересовался Хохол, явно собиравшийся проигнорировать бесовское распоряжение.

– Ну… Бес так велел, а мое дело маленькое.

– Так не пойдет, – отрезал Хохол, берясь за дверную ручку. – Я прекрасно помню, как она одна к Строгачу приехала и что из этого вышло. Сейчас так не будет. Да не мандражируй ты, скажут – выйду, – успокоил он струхнувшего Бармалея.

– Жека… я ведь и силой могу не пустить, ты ж понимаешь… просто из уважения к Марине Викторовне… – пробормотал Бармалей.

– Я же сказал – не мандражируй, все под контролем.

Они вошли в дом и поднялись по лестнице на второй этаж, в кабинет Беса – огромную, шикарно и дорого обставленную комнату.

– Не слабо! – заметила Марина, усаживаясь в кресло у большого круглого стола и подвигая к себе пепельницу. – Интересно, сам-то где? Опять понты эти Гришкины…

– Не понты, дорогая, а психологическая тонкость, – раздался в дверях голос Беса.

– Скажите, какой психолог стал! – протянула она, поворачиваясь и вздрагивая от неожиданности и омерзения.

Прямо на нее, не мигая, смотрело отвратительное существо, иначе назвать стоявшего рядом с Гришкой у Марины язык не повернулся бы. Низкорослый, безобразно толстый, страдающий одышкой человек с водянистыми желто-коричневыми глазами, точно налитыми чем-то прокисшим. Лысая голова его была покрыта какими-то пятнами и бородавками…

Пока Коваль приходила в себя от легкого шока, он приблизился к ней, взял ее руку и прикоснулся к ней мокрыми губами. Марину передернуло, но она постаралась не выдать своего отвращения и подавила желание вытереть запястье прямо об обивку кресла.