Королева мести, или Уйти навсегда
Шрифт:
– О, не беспокойтесь! Мистер Мюррей предпочитал, чтобы я приходила три раза в неделю, один – в выходной и два – в будние дни, а в какие именно, я могла решить сама, у меня есть ключи. Если вас устроит…
– Да, разумеется. И еще… Сара, я пробуду здесь совсем недолго, может, неделю, а потом приедет моя подруга. Она прекрасно владеет английским, так что проблем в общении не возникнет. Дело в том, что я хотела бы оставить здесь мальчика на некоторое время, и Виола будет присматривать за ним. Я уверена, что вы поладите.
Кроме того, Коваль была уверена еще и в том, что поладят они не только в бытовых
Проводив Сару, Марина вернулась на кухню и подошла к мрачному Женьке, рассеянно глядевшему в окно.
– Ну что ты, мой мальчик? Тебе здесь не нравится?
– А тебе? – он привлек ее к себе и требовательно посмотрел в лицо. – Только честно.
Коваль молчала, не в состоянии ответить ни утвердительно, ни отрицательно. С одной стороны, здесь все напоминало о Егоре, это был его дом, этих вещей он касался руками, здесь он жил… А с другой… его ведь нет больше, и каждое напоминание о нем причиняет невыносимые страдания. И Женька заметил это мгновенно, едва они переступили порог.
– Ну что молчишь? Я вижу, котенок, как ты мучаешься и стараешься спрятать от меня свою боль, – тихо продолжил он, поглаживая ее по спине.
– Женька, если б ты только знал… – выдохнула Марина, стараясь не заплакать. – Я помню каждую секунду, проведенную в этом доме, каждое мгновение… Ты видел этот жуткий постер во всю стену в гостиной? А еще один такой висит в спальне, и от него по-прежнему пахнет моими духами – это Егор… – Она подавила в себе новую волну рыданий, помолчала, уткнувшись лбом в Женькино плечо. – Женя… я не могу… это так больно, оказывается… Даже собственный дом не причиняет мне таких страданий, как этот…
Хохол усадил ее на колени, поцеловал в висок:
– Все, успокойся. Ты просто подумай о том, что иначе не получится, нельзя нам с тобой сейчас по-другому, только здесь Егорка в безопасности, только здесь ему ничего не угрожает. Котенок, ради этого нужно потерпеть.
– Я все понимаю, Женечка, но мне очень тяжело, я и не думала, что это будет так…
Разумеется, подготовиться к Новому году как следует они не успели, пришлось довольствоваться искусственной елочкой, наспех купленной в ближайшем супермаркете и украшенной серебристыми шарами и мишурой. Но подарки сыну все-таки лежали под деревцем, упакованные в красивую бумагу, да и столик в гостиной был накрыт Мариниными любимыми японскими блюдами, и большой букет желтых хризантем красовался тут же – Хохол добыл их неведомо где и как, абсолютно не владея языком.
Втроем они встретили Новый год по российскому времени, потом Егорка долго и старательно копался в подарках, вытаскивая то какой-нибудь пистолет, то машинку, то очередного плюшевого мишку, которых у него дома была целая гора. Но любимым все равно оставался тот, которого он первым взял в руки, едва переступив порог своей новой комнаты, и этого медвежонка он привез с собой и сюда, так как без него не засыпал. Спустя час Егорка начал тереть кулачками глаза, и Марина пошла наверх, уложила его, почитала сказку, но совсем недолго – утомительный ночной праздник сделал свое дело, и Егор уснул, едва она произнесла волшебную фразу: "Жили-были дед и баба…" Пригладив растрепавшиеся
– Елки, даже новости не посмотреть – ни фига не понимаю! – пожаловался Хохол, протягивая ей стакан с текилой. – Что, котенок, за то, чтобы нам с тобой все удалось?
Марина кивнула, соглашаясь, выпила текилу, даже не морщась, потянулась за оливками, но Женька сам подцепил одну и поднес к ее губам.
– Эротические фантазии, дорогой? – удивилась Коваль, съедая оливку и глядя на Хохла с интересом.
– Возможно… Иди ко мне.
Она послушно пересела к нему на колени, обняв за шею одной рукой, а другой скользнув в вырез майки.
– Не хулигань! – предостерег Женька, любивший делать все по собственному сценарию.
Марина поцеловала его, прижалась лицом к груди и замерла, ожидая, что же будет происходить дальше. Но Женька медлил, поглаживая ее по спине и ничего не предпринимая.
– Женя…
– Молчи, котенок, просто молчи…
Медленно он развязал пояс ее халата, отбросил его в угол, погладил по бедру, а потом так же тихо приказал:
– Встань к картинке.
– Куда? – не поняла Марина, и он перебил:
– Молчи, я же просил! К стене встань, к той, на которой ты.
Она подчинилась, не совсем понимая, что происходит.
– Раскинь руки, как будто взлетаешь.
Прижавшись спиной к холодной, гладкой поверхности стены, Марина раскинула в стороны руки и в упор посмотрела на Хохла:
– Так?
– Да.
– А дальше?
– Молчи…
Она стояла в такой позе довольно долго, затекли руки и спина, но она терпела, закусив губу, и все ждала, чем же закончится этот маразм. Хохол не спеша встал, приблизился к ней, провел пальцем по губам, по щеке, развернул спиной к себе и, забросив ее ногу себе на талию, стал медленно двигаться внутри, целуя в шею, открытую высокой прической.
И она терпела, сжав зубы, а он наслаждался ее покорностью и тем, как она вскрикивает от его прикосновений, как заглядывает ему в глаза, чуть повернув голову, тем, как скользят ее руки по ее же черно-белому изображению на стене. От раздвоения собственного образа у Марины мутилось в голове, она терпеть не могла свои фотографии, никогда и нигде в ее доме не висело ее изображений, разве только когда Егор был жив и настаивал на том, что хочет видеть жену постоянно. Но после его гибели все, что находилось в рамках на стенах, моментально перекочевало в кладовку и там пылилось в коробках. А этот огромный постер очень ярко напоминал ту встречу с Малышом на Кипре, когда Марина обнаружила, что он жив. И теперь Женька снова вернул ее в тот январь…
Заметив слезы, катящиеся по щекам, Хохол отстранился и развернул ее к себе:
– Я сделал что-то не так?
– Н-нет… – пробормотала Марина, вытирая глаза.
– Тогда почему ты плачешь? – Он поднял ее голову и прикоснулся губами к влажной от слез щеке. О, вот этого делать было не надо – от его нежностей она тут же разрыдалась, спрятав лицо на синей от татуировок груди. – Котенок, да что с тобой, маленькая? – растерянно проговорил Женька, поглаживая Марину по волосам. – Родная, не плачь, я прошу тебя…