Королева пламени
Шрифт:
«Дай им подходящую ложь, и они обязательно поверят в нее».
Когда мы приблизились к дворцу, Хеврен свернул с дороги к главным воротам, направился к северной стене и куда менее пышному входу — Солдатским воротам. Они служили для стражи, слуг и временами для имперских узников. Я редко бывал в той части дворца и теперь неприятно поразился отсутствию порядка и ухоженности, свойственных жизни почтенных придворных. Повсюду суета, люди копошатся в мастерских, аромат пищи мешается с навозной вонью. Перед моим путешествием я бы брезгливо поморщился, попав сюда, но теперь я ощутил лишь мимолетное раздражение. За прошедший год мои чувства нередко
Нас приветствовал мужчина, которого я помнил по суду над Аль-Сорной: мускулистый парень в простой черной одежде. Его толстые ладони сжимали кандалы. Не видя смысла протестовать, я спешился и покорно подставил запястья. Я ожидал угроз и проклятий, но мой тюремщик отнесся ко мне с глубоким почтением и поклонился, защелкнув кандалы.
— Милорд, я долго мечтал поговорить с вами, — смущенно сказал он и приподнял цепи. — Но не при таких обстоятельствах…
— Раулен, хватит, — оборвал его Хеврен.
— Почтенный командор, разве вы хотите отвести его прямо к императрице? — удивился тот.
— Защита императрицы — моя забота, не ваша. После аудиенции я должным образом сопровожу лорда Вернье в камеру.
Благодаря простой планировке ориентироваться во дворце очень легко. Все коридоры ведут в центр, где собирается императорский двор. Однако коридоры чрезвычайно длинны и оставляют достаточно времени для размышлений и неловких попыток разговорить собеседника.
— Можно ли поинтересоваться обстоятельствами кончины императора Алюрана? — осторожно спросил я.
— Ему было восемьдесят. Он дряхлел с каждым днем, — сухо ответил Хеврен. — Милорд, здесь нет места тайнам и подозрениям.
— А его последняя воля?
По традиции, когда император ощущал закат своих лет, он составлял завещание, восхваляя и одаряя тех, кто помогал его правлению, и оставляя наказы преемнику.
— Дары вам были обширны: земли на северном побережье, ежегодная пенсия, несколько редких томов из императорской библиотеки. Но вот позволят ли вам получить их, большой вопрос…
— Меня не интересует завещанное мне, лишь то, что император наказал преемнице.
Хеврен некоторое время шагал молча, и чем ближе мы подходили к дверям в тронный зал — двадцатифутовым исполинам из красного дерева, — тем мрачней делался Хеврен.
— Ей он оставил всего три слова, — наконец выговорил он. — «Забудь всякую роскошь».
— Хеврен. — Я остановился, принудив тем самым остановиться и его.
Окружающие нас стражники схватились за мечи. Не обращая на них внимания, я шагнул ближе к командору и тихо, но решительно заговорил:
— Она должна меня выслушать вне зависимости от того, осудят меня или нет. Она должна узнать то, что хотим рассказать я и эта женщина.
— Я солдат, а не советник, — произнес он.
Двери открылись. Хеврен не стал толкать либо хулить меня, но почтительно указал на вход. Я глянул на Форнеллу. Та с трепетом смотрела на тронный зал.
— Она желает моей головы, — поведал я Форнелле. — А когда моя голова покатится, пожалуйста, добейся, чтобы императрица выслушала тебя.
Толстые мраморные колонны поддерживали купол над круглым тронным залом. На круглом же возвышении посреди зала стоял трон. Других сидений в зале не было. Возвышение представляло собой шесть концентрических дисков, образующих ступени, на которых выстроились императорские сановники. Статус каждого определялся высотой ступени. Старшие военные чины занимали нижнюю ступень, на вторую и третью вставали юристы и ученые. Я был единственным в империи историком, удостоенным четвертой ступени. На пятой обычно стоял Светоч и те, кем более всего дорожил император. Шестая ступень всегда оставалась пустой как напоминание о том, что император все-таки несет бремя власти в одиночестве.
Я обвел взглядом советников, нашел несколько знакомых лиц. Все либо отворачивались, либо не слишком усердно изображали праведный гнев. Я удивился тем двоим, кого обнаружил на пятой ступени. Первый — Хорон Нестер Эверен, главнокомандующий имперскими силами. Его всегда было трудно разгадать, отчасти из-за его постоянной мрачности и гримас, отчасти из-за обширного ожога, полученного во время последней атаки на Марбеллис: вся левая половина лица превратилась в сплошной шрам от лба до шеи. Что думает обо мне второй человек на пятой ступени, разгадывать не пришлось. Имперский прокурор Мерулин Нестер Вельсус никогда не относился ко мне с приязнью. Я к нему тоже. Он всегда казался мне человеком, выискивающим слабости других, будто в подтверждение своей безграничной способности праведно судить. Видя его нескрываемую враждебность, я понял, что оправдались самые худшие предположения о тяжести моей грядущей участи.
Но мое внимание тут же целиком захватила та, что сидела на верхней ступени. Последний раз я мельком видел ее по возвращении с Островов, в Линеше. Она спустилась по сходням в порт и пошла, не оглядываясь. Во время путешествия мы не обменялись ни единым словом. На ее лице отражалась только упрямая ядовитая злоба. Я понял, что примирению между нами не бывать: я избавился от своей ненависти, а эта женщина упорно цеплялась за свою. Тогда я и решил отправиться в путешествие. Мое ученое любопытство разожгли удивительные рассказы Аль-Сорны. У меня возникло множество интереснейших вопросов. Потому я собрался лишь ненадолго вернуться во дворец, поведать императору о произошедшем на Островах и тут же сесть на корабль до Объединенного Королевства. Конечно, я пожалел о столь опрометчивом решении. Но теперь, глядя на императрицу Эмерен, я понял, что, отправился бы я в путешествие или остался, — никакой разницы бы не было.
Эмерен выглядела спокойной, красивое тонкое лицо казалось сосредоточенным, свободным от враждебности. Но она не смогла смирить свой взгляд. Ее глаза пылали злобой, так и впивались в меня. Пусть она и изображает беспристрастность — моя судьба уже предрешена.
Вдруг раздался радостный крик: «Дядя Вернье!» Из-за колонны выбежал мальчик. Ивелес сильно подрос за те несколько месяцев, пока я его не видел. Его тело приобрело раннюю подростковую долговязость, хотя по характеру он оставался сущим ребенком. Не обращая внимания на стражников, он подбежал ко мне, держа в каждой руке по игрушечному солдатику, обнял меня, заглянул в лицо. Его глаза так походили на глаза его отца, что у меня перехватило дыхание.
— Ты привез мне что-нибудь из северных земель? — спросил он и, не дожидаясь ответа, затараторил: — Плохие люди пришли убить меня и маму, но один превратился в хорошего человека и отпустил нас, а Хеврен сражался с ними, и вилла сгорела…
— Ивелес! — поднявшись на ноги, крикнула императрица.
Она с трудом сохраняла самообладание. Все стражники, кроме Хеврена, обнажили мечи, а тот присел на корточки и попытался осторожно отцепить ребенка от меня. Мальчишка насупился, ухватился крепче.