Королева согласна
Шрифт:
Сквозь закрытые веки понеслись живой лентой воспомнания. Однажды он смалодушничал, ушёл из Храма Ока. Там было трудно. Возможно, если бы он не решил тогда почерпнуть вдоволь от жизни удовольствий, попользоваться даром заклинателя моря ради собственной выгоды, компенсировать нищее детство и получить всё, что было у самодовольных богатеев, всё было бы иначе. Но он решил наплевать на познание света, на тайны Всевидящего Ока и лично получить то, чем другие пользовались с рождения, походя оскорбляя и унижая бедняков. Грубо послал старика-жреца, способного творить чудеса своей верой и преданностью, и ушел. И достаточно быстро Киату превратился в Катрана, короля контрабандистов. Замок себе отстроил, ни в чём не отказывал себе, имел женщин каких хотел… А теперь он здесь, и смерть скоро поставит точку. Потому что внезапно богатство
Надо, чтобы она смогла пережить его смерть. И осталась жива сама. Счастливая. Даже без него. На этот раз ни ревности, ни боли в душе не было. Киату улыбнулся про себя: она ещё станет великой, самой великой дживой, сохранившей миры. Она будет возвышенной, чистой легендой, положившей новый виток развития для погрязшего в грехах мира. Он верил в неё, ведь он сам был, как этот мир. Полный дурного прошлого, тёмных мыслей и гнева. И только Любовь изменила его, очистила сердце. Киату вспомнил, как дживы говорили о том, что он и другие помощницы могут отдать силу Тасе. Возможно, наступил тот момент. Отдать не половину, не часть подаренной свыше силы, а всю, без остатка. Эго внутри воспротивилось, мятежно, до исступления захотело жить. Но Киату знал: времени не было — королева проговорилась: день Х наступит завтра…
Не сдерживая стон, Киату медленно пересел на колени, положил руки в магических кандалах на бёдра, выпрямился, превозмогая боль в спине. Он помнил: позвоночник должен быть ровным, и макушка направлена к небу — иначе энергия не пойдёт. Такова была поза моления Оку. Так его учили в храме. Так он сидел часами, будучи подростком, рядом с другими мальчиками. И так он не садился уже многие годы.
В кромешной тьме не было даже повода закрывать глаза. И Киату сосредоточился на дыхании, тщательно вспоминая тайну риатула, в которую посвятил его светлый жрец. Надо успокоить мысли. Дышать. Через боль, через саднящее тело и шумные мысли. Дышать. Так глубоко, как получится. Чувствовать, как через ноздри проходит прохладная струйка воздуха и выходит тёплая, почти горячая. Дыхание — это то, что нам дано. Подарено. И пытаясь сонастраиваться с ним, мы подключаемся к высшему. Кто-то сразу, кто-то через годы практик и молений. Час или полтора усилий, и у Киату получилось. Энергией из воздуха — джиу можно было наполнить тело, но сейчас Киату направил всю в макушку — там есть тайный ключ, способный открыть врата, соединяющие любое сознательное существо с Космосом, а самым умелым — войти в обитель Всевидящего Ока и слиться с ним, чтобы осуществить невозможное…
Наполненное решимостью и знающее, что нет пути назад, сознание Киату полностью сосредоточилось на намерении сделать это. Вдох-выдох. Не думать, не додумывать мысли, пошумят и уйдут. Вдох-выдох, вдох-выдох… и так до бесконечности. Ибо бесконечность — цель. Тело одеревенело. Боль перестала чувствоваться. Время остановилось. В макушку ворвался свет…
Глава 42-1
* * *
Рита
Скоростные гонки на гаргантире позволили мне немного расслабиться. Сначала было даже весело вспомнить молодость. Ностальгия — такая штука: всё, что однажды понравилось в детстве, всегда кажется хорошим. Громадному динозавру не нужны были дороги, он вброд переходил реки, мчал нас по холмам и лесам, заставляя ветер шуметь в ушах. Трясло неимоверно, приходилось держаться обеими руками за края пассажирской корзины, не больно-то доверяясь ремням безопасности. Жаль, гаргантиру не крикнешь в сердцах: «Эй, водила, не дрова везёшь». Поневоле с завистью вспоминалась амортизация земных машин и плавность их хода. Дружное «У-ух!», «А-а-а!» и «Ой, мамочки!» при очередном прыжке то и дело разносилось по полям и весям. Так что размышлять особенно не приходилось, а о еде и подумать было страшно — выскочит, так и не попав в желудок. И потому в голове стало легче. Мы делали редкие остановки, на которых я внимательно рассматривала людей и поселения. Увы, я пришла к выводу, что за время моего отсутствия в Аквиранге многое изменилось. Далеко не в одном месте земля потрескалась, причём некоторые трещины достигали ширины Гранд Каньона, превратив некогда плодородное поле в два края пропасти. Я содрогнулась, сердцу стало больно за родную страну. Дела действительно были плохи. Куда хуже, чем на островах Дживайи.
Деревни на окраинах повымирали, оставшиеся прозябали в ужасающей нищете. И люди даже боялись жаловаться, косясь на охранников-магов в чёрных плащах. Этим-то явно жилось неплохо, судя по румянцу, амуниции и сытому виду. От одной вывески над выбеленным зданием в городке у реки Нарденга я вскипела до крайней степени возмущения. Она гласила: «Если вам нечем платить налоги Королеве, у вас наверняка есть лишний член семьи. Принимается без очереди». Мои кулаки сжались и захотелось сразу устроить революцию. Я поставила себе мысленно ещё одну «заметку на полях» и плюс в карму Баззу, который тоже стиснул зубы, сумев прочитать надпись на аквирангском, и прорычал: «Ненавижу рабство!»
Ещё одним моим открытием стало то, что маленькие государства на Севере больше не существовали: княжество Белых Орнов, Снежный Предел и городок Кайтри, по которым мы однажды проехали с моим Мастером, перешли под флаги Аквиранги. Здесь всё теперь было иначе. К вечеру мы порядком устали, но в городе не стали останавливаться, а доехали практически в гордом одиночестве до крайней точки перед Северными горами — станции Пепельных скал.
— Мы не будем оставаться на ночлег здесь, — распорядился Базз.
— Так темно уже! — возмутилась Грымова, раскрасневшаяся от морозца.
На удивление, Аридо поёжился, закутался в шерстяной плащ, купленный на рынке в Кайтри, где все мы набрали тёплых одежд и согревающих кристаллов, и сказал тихо:
— Нет, он прав. Тут что-то не то. В горах спокойнее. Я чувствую. Идёмте!
Старичок светлый жрец, маленький, почти прозрачный и седой, чем-то похожий на родоначальника айкидо Морихэя Уэсиба, указал на дорожку, уходящую от конечной станции в темноту:
— Нам туда. Там есть пещера, в которой мы остановимся на ночь.
Маролло Рукохвост с двумя парнями запаслись парой факелов и целой сумкой свежих, ярко горящих сталактитов. И мы пошли, освещая себе путь в ущелье. Трое местных покрутили у виска. Впереди чёрными пиками с синими разводами высились горы. С каждым шагом становилось холоднее. Над головой в почти фиолетовой тьме ярко сияли звёзды, однако в незнакомом месте трудно было разыскать дорогу. Наш отряд застопорился у развилки перед двумя разными тропами. Однако снова заговорил Аридо, он протиснулся вперёд и сказал:
— Нам надо направо, я чувствую, горы шепчут.
— И чего это ты стал таким чувствительным? — попробовала подтрунить над ним Грымова.
«Все стали», — подумала я, с наступлением вечера почувствов усиление дара. Я улавливала мысли и желания во взглядах и интонациях, точно понимая, что происходит, словно переводчик чужих состояний, и сказала:
— Раз он говорит так, значит, идём. Помните про его дар — чувствовать природу? Так вот он начал сильней проявляться.
— Да, тут шуметь не надо, — кивнул жрец, — Лабиринты Гратэна совсем близко, и перед ними в горах чего только нет…
— Монстры?! — сглотнула Галя.
— Разное, — ответил старик. — По большей части путникам встречается то, чего они боятся. Но бояться не надо, в том вся и соль.
— А? Что?! Я всё прослушала, — проснулась Аня, похлопывая рукавицей об рукавицу.
Грымова шикнула на неё и на всех, окинув напряжённым взором:
— Тихо все! Нам только монстров не хватало!
Жрец жестом велел ей замолчать и пояснил:
— Друзья мои! Вести себя надо спокойно. В пещерах Гратэна и перед ними каждый может увидеть своё. Но идти надо вперёд, что бы не оказалось перед вами. И вы пройдёте. Я даю вам слово. Иначе к заветной цели не попасть. Если вы не готовы, ещё можно вернуться обратно.