Королева Солнца: Аварийная планета
Шрифт:
– Который? – спросил он.
– Верхние два. Вы как раз достанете, а мне бы пришлось идти за лестницей.
Камил в два счета снял лотки и поставил на ближайшую скамейку.
Он взглянул на ровные тесные ряды крохотных растений: каждое уже выбросило по два листика.
– Что это? – спросил он с любопытством. – Вроде эти – одни, а те – другие, но точно не скажешь, такие они маленькие.
– Одни проклюнулись только сегодня, другие – вчера вечером. Они сравняются только через несколько дней. В одном лотке – эстрагон, в другом –
– Мы всегда за.
Оба замолчали. Раэль проверила влажность и состав питательной почвы, внимательно осмотрела ростки. Если завелись вредители, их лучше обнаружить сразу, не дожидаясь, когда они размножатся и уничтожат всю крохотную плантацию.
Наконец она выпрямилась:
– Все наши детки здоровы. Можете вернуть их в колыбельки, мистер Камил.
Али поставил лотки наверх, потом прислонился спиной к штабелю и задумчиво взглянул на Раэль.
– Все-то у вас в руках спорится, доктор. Или почти все? – поправился он.
Его собственный начальник, в отличие от Тау и Муры, не рассып'aлся в хвалах докторше, но Иоганн Штоц вообще редко высказывает одобрение – спасибо, если не устраивает выволочку каждый день.
– Так, навострилась между делом. Конечно, мне было интересно, хотелось помогать, а не путешествовать мертвым грузом.
– Ах да, вы росли и учились среди своих.
– Мне повезло, – серьезно согласилась она, – тем более что я люблю Космофлот. – Внезапно лицо ее омрачилось. – Но, Али, у меня никогда не было самостоятельности, возможности проверить, на что я гожусь. Меня даже в Школу не послали. Медицине я училась по записанным на пленку курсам, а клиническую практику проходила на планетах, где мы останавливались.
Помощник взглянул удивленно:
– Это разрешается?
– Да, конечно. Завершающий экзамен строже, и надо набрать на десять баллов больше, чем очнику.
– Что для вас, как я понимаю, трудности не составило.
– Да, практически. Не забывайте, у меня был целый корабль добровольных наставников.
– Как насчет Психолога?
– Я не просила о направлении на корабль, поскольку оставалась в семье, но, разумеется, решение было однозначным – вольная торговля.
– Не тянуло поработать в Компании? – поддразнил Али.
Раэль рассмеялась:
– Да я бы и суток не выдержала на их корабле!
Лицо ее вновь потемнело.
– Я ведь и на «Русалке» не ужилась, так?
– Вы сбежали, пока не поздно, а это лучшее, что можно было сделать на вашем месте. – Голос его стал теплее. Раэль не сумела удержаться на корабле и не скрывала своего огорчения. – Вы станете отличным торговцем. Вы знаете нашу работу и не боитесь ее.
Камил впервые выступал в роли утешителя. Он замолк, не зная, как повернуть разговор.
Только… ведь разгадала же Раэль это немыслимое убийство.
– Доктор, – выпалил он быстро, пока не передумал. – Вы умеете молчать?
– Я – врач. У нас это профессиональное. И потом, я тоже надеюсь, что вы не станете транслировать на всю Вселенную мои недавние слова.
– Не стану. – Он взглянул серьезно. – Что вы думаете о Кануче системы Галио?
– Я ее ненавижу! – удивленно ответила девушка. – Я люблю прекрасные девственные планеты или дивные цивилизованные миры, где охраняют природу, где жестокость запрещена законом, где много пушистых, пернатых, чешуйчатых тварей, а не одна вонючая химия!
– Может быть, дела на Кануче обстоят еще галактикой хуже.
Глаза Раэль сузились.
– О чем вы, Али? – спросила она. Камил говорил тихо, однако звездолетчица никогда не видела его таким мрачным.
Помощник механика почти минуту не отвечал.
– Может, меня водят Шепчущие или что похуже, – сказал он наконец. – Не знаю. Мне не хотелось бы из-за этого угодить в лапы психомедикам.
– Я – не психомедик и довольно странствовала по звездным трассам, чтобы знать: во Вселенной бывают очень странные вещи. Я не стану с порога отвергать теорию, какой бы дикой она ни казалась.
Камил отвернулся:
– Многие удивляются, как я уцелел во время Войны в кратерах. Ведь на нас напали, когда я только-только пошел в школу.
Она не ответила. Он собрался с духом и продолжал:
– Той ночью я проснулся около двенадцати, перепуганный, в холодном поту. Будь я старше, умей немного размышлять, – я бы разбудил родителей, и это бы меня погубило. Они бы меня успокоили, уложили обратно, и я бы вместе с ними погиб под бомбами. А так я убежал. За моим окном была пожарная лестница. Я спустился и бросился наутек. Мне было так страшно, что я бежал, пока не оказался за городом, и только там рухнул без сил. К этому времени бомбы уже падали. Из тридцати с лишним тысяч жителей в живых остался я один.
Довольно долго никто об этом не знал. Я постоянно мерз и частенько голодал, но еще два года перебивался чем попало, лишь бы не идти к людям. Может быть, они попытались бы мне помочь, но удержали бы, захоти я снова сбежать. А я убегал. Дважды от воздушных налетов и трижды от захватчиков… Когда они проходили через наши районы и, позже, когда их начали теснить обратно. Опасность оставалась, но уже не та, и меня потянуло к людям. Чутье больше не говорило спасаться в одиночку.
Али заходил по оранжерее, словно пытался собраться с мыслями.
– Когда я подрос, начало происходить другое. В местах, где случилось крупное несчастье, сколь угодно давно, на меня наваливается тяжесть – не на плечи, а на сердце, на душу, если хотите. В проулке я такого не чувствовал – видимо, масштабы не те, – но это было со мной на месте крушения «Небесной надежды», которая погребла под собой тысячи. Я испытывал это на Лимбо, посреди Большого Ожога на Терре, хотя, конечно, не подавал виду. И потом, нам хватало своих забот, чтобы тревожиться о прошлых катастрофах.