Королева туфель
Шрифт:
— Что… Где?..
— Неужели так плохо просыпаться вместе со мной? — спросила она.
Его глаза стали почти черными.
— Ш-ш. — Она коснулась его лица. — Ты в безопасности.
— Правда? — Он отодвинулся в сторону. Всего лишь рефлекс. Попытался расслабиться.
— Ты помнишь, что тебе снилось?
— Нет. — Он глубоко дышал. — Я не запоминаю сны.
— Я тоже. — Она коснулась его плеча, осторожно провела пальцем по шраму на коже. — Откуда у тебя этот шрам?
— Несчастный случай в отцовской мастерской.
Ответ, похоже, удовлетворил ее. Она медленно провела пальцем по его телу и опустилась до более широкого шрама на боку.
— А этот?
— Несчастный
— Похоже, в ту пору с тобой постоянно происходили несчастные случаи.
— Который час?
— Мне все равно.
— Неужели? — Он уселся в кровати и принялся шарить в поисках выключателя, надеясь увидеть свои часы. Щелчок — комната озарилась мягким оранжевым светом. Женевьева вскрикнула и спряталась под одеяло.
— Господи, уже почти десять часов!
В ответ из-под стеганого одеяла раздался громкий вздох.
— Мы проспали несколько часов. — Разозлившись, он сдернул с нее одеяло. Обнаженная, она снова вскрикнула, но затем рассмеялась и раскрыла ему свои объятия. Ее кожа в свете лампы приобрела великолепный кремовый оттенок. Ему захотелось снова броситься к ней. Но стоило ей прикоснуться к нему, перед глазами снова возникла картина из старого сна. Вьющееся растение за окном материнской спальни, зеленые, перепутанные стебли… Он отодвинулся, затем поднялся с постели.
— Все дело в твоем сне, правда? — ласково спросила она.
— Нет. — Она словно нашла путь, как забраться к нему под кожу и добраться до самых сокровенных тайников души. Невозможно вытерпеть, когда кто-то подбирается так близко. — Это не имеет никакого отношения к сну. Тебе пора возвращаться домой.
— К Роберту? — Она перевернулась на спину. — Я не хочу возвращаться.
— Не говори ерунды. — Он принялся шарить по полу в поисках одежды. Его вещи переплелись с ее одеждой, словно одежда тоже занималась любовью. И тут он снова подумал о ползучем растении и задрожал, поднимая с пола рубашку.
— Он думает, что я беременна. Закари уронил рубашку на пол.
— Но это не так, правда?
— Конечно нет. Я придумала это, чтобы он больше не трогал меня.
— Это очень глупо.
— Я знаю. — Женевьева вдруг заплакала. — Я больше не могу выносить его прикосновений. Я не хочу этого. Именно это я и имела в виду, когда говорила тебе, что собираюсь перевернуть страницу своего брака.
И что теперь делать? Его любовницы никогда не плакали. Его встречи были изысканны и легки. Женщины приходили, занимались любовью, мило болтали, а затем снова одевались. Просто и приятно. Кто-то мог потягивать вино или есть фрукты. Но никто не забывал о времени и не просыпался от шока из-за бурной эмоциональной сцены. Это не типично для парижской жизни. Или для его жизни… Но только до сегодняшнего дня…
— Обними меня. — Ее голос стал совсем тонким. Она сгорбилась, крепко обхватила колени руками. Женевьева казалась такой крошечной и беззащитной.
Он неохотно вернулся в постель, присел рядом с ней на кровать, спустя мгновение прижал к себе, неуклюже, жестко похлопал ее по спине, ощущая собственную неловкость, расстроился из-за неспособности действовать решительно. Просто выйти из комнаты или утешить ее так, как ей того хочется.
— Расскажи мне что-нибудь, — попросила она, перестав плакать.
— Что ты хочешь узнать?
— Что-нибудь. Просто поговори со мной.
— Хорошо. — Он прижался губами к ее волосам и вдохнул их сладкий, земной аромат. — Вчера я рисовал твои ноги по памяти. Рисунок остался в моей мастерской. — Произнеся эти слова, он почувствовал,
— Я могу посмотреть рисунок?
— Если хочешь. — Они говорили тихим шепотом. Он чувствовал приятное тепло ее тела, ему хотелось обнять ее, окутать своей нежностью, стать ее второй кожей. — Я мог нарисовать к ноги Марчезы Касати или Мистингетт. Именно в этом и кроется необычность моих туфель, все дело в том, что я в совершенстве знаю ноги моих клиенток, запоминаю их. — Он снова начинал хотеть ее.
— Но вчера ты рисовал именно мои ноги. Мои.
— Да.
Она пробралась в его жизнь так же, как когда-то в его магазин. Она проникла в его воображение, и теперь он не мог от нее избавиться.
Женевьева повернулась в его объятиях и прижалась заплаканным лицом к его шее. Но его больше не раздражали слезы, хотелось слизнуть их с ее лица.
— Расскажи мне что-нибудь еще.
— Я обожаю твою спину, — сказал он. — Твою изумительную, длинную и гибкую спину. Твоя кожа кажется полупрозрачной, словно жемчуг. — Она снова зашевелилась, сменила позу. Теперь она целовала его грудь, опускаясь все ниже. Скоро она возьмет в рот его плоть, и он окажется на верху блаженства. — Я хочу создать пару туфель, в которых соединятся твой неповторимый изгиб спины и твоя жемчужная кожа. Если бы только я мог сотворить туфли из сливок? Если бы я только мог растопить полную горсть жемчуга и отлить из него форму туфельки.
— Ты можешь, — мечтательно произнесла она. — Ты можешь все, что пожелаешь.
Игра в покер подошла к концу. Это был вечер Мориса Энье. Флеш [8] после стрита, затем снова флеш, а после фул хауз. Энье, который стал играть сравнительно недавно, сильно блефовал, это выходило у него не очень профессионально. Но парням удалось оставить его без денег еще на первых стадиях игры. Это была своего рода приятная закуска. Сегодня вечером они не смогли сдвинуться с первого раунда. Казалось непостижимым, как Энье набрал столько много удачных карт. Определенно везение скоро отвернется от него и он снова вернется к своей привычке беспорядочно блефовать. Они внимательно наблюдали за его нервным подмигиванием, за тем, как он сосредоточенно грыз ногти, что было обычным свидетельством скорого блефа, и ставили на кон свои деньги. Но он продолжал выигрывать, пока совершенно неожиданно — а было еще совсем рано (господи, и десяти еще не пробило!) — ни у кого не осталось денег, а Энье, весело насвистывая, отправился в одну из задних комнат в компании двух девиц и с изрядно раздувшимся бумажником.
8
Флеш — в покере несколько или все карты одной масти.
— Мы можем сыграть еще, — предложил Кэббот. Но парни чувствовали себя слишком помятыми и раздраженными. Даже Кэббот говорил без энтузиазма. Раздававшиеся время от времени смех и глухие шлепки где-то у них над головами заставляли изрыгать проклятия одно другого жарче. Один за другим они допивали свои напитки и отправлялись домой, к женам.
— Что тебя тревожит, Роберт? — спросил Гарри Мортимер, едва мужчины остались вдвоем в игральной комнате.
— Полагаю, мне так же неприятно проигрывать, как и тебе, Гарри. Особенно такому типу, как Энье.