Королева в придачу
Шрифт:
Спать им пришлось на подстилке из сухого папоротника, и глупая коза все время норовила приблизиться, а под конец таки улеглась под боком у Франциска. Он не отгонял её, так было теплее, хотя и отметил, что ему впервые приходится проводить ночь с козой. Подобное высказывание рассмешило обоих. Они ворочались на жестком ложе, то и дело стягивая один с другого узенькое одеяльце. Франциск вдруг спросил, что же обозначает слово «женамутье», которым при дворе называли Саффолка, и Брэндона опять рассмешило то, как произносит это слово француз. Франциск тоже рассмеялся. Вообще, после пережитого на них напало какое-то нервное веселье.
– Ну,
Брэндон задумался на миг.
– Джентльмен – это и рыцарь, и щеголь, и ещё... Нечто обязывающее, некое присущее человеку благородство, вежливость. Скажем, так: истинный джентльмен, если в темноте споткнется о кошку, только и скажет: «Кошка».
Франциск какой-то миг размышлял над услышанным, а потом щеки его стали раздуваться от сдерживаемого смеха. Видимо, герцог представил, что бы изрек в подобное ситуации он сам или кто-то из его приближенных. Брэндон покосился на него, увидел его гримасу и сам едва не прыснул. А через миг они так и залились от хохота. Даже коза испуганно шарахнулась прочь, а отшельник высунул из-за двери молельни всклокоченную сонную голову с круглыми, как у совы, глазами. Чем ещё больше рассмешил своих неугомонных постояльцев.
За окошком завывал ветер, слабо тлел торф в печурке, выли где-то волки, а эти двое хохотали, как сумасшедшие. И этот смех окончательно сблизил их. И, в конце концов, поделив одеяло, они заснули, тесно прижавшись спина к спине.
Но проспали они недолго. И двух часов не прошло, как к дому отшельника прибыли разыскивающие их в снег и пургу люди. Бониве с потемневшим, осунувшимся от тревоги и усталости лицом, в запорошенном, окончательно потерявшим свои лоск, колете, распахнул дверь хижины.
Осветив её факелом, он застыл от изумления, увидев мирно почивающих герцога и посла, которые, проснувшись от холода и сонно моргая, непонимающе смотрели на него, ещё туго соображая со сна. Появился разбуженный отшельник, чью тихую жизнь опять бесцеремонно потревожили, удивленно глядя на этого, едва не плачущего господина, который только и повторял: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!», пока не шагнул вперед, налетел на козу и грубо выругался.
Отшельник истово перекрестился. А Франциск, подтолкнув локтем Брэндона и указав на ругающегося Бониве, сказал:
– Видал? Этот не женамутье.
И к удивлению Бониве, эти двое – наследник трона и посланник короля Англии, которых все уже считали едва ли не погибшими, вдруг громко расхохотались.
Луиза Савойская не отходила от сына.
– Ах, мой бесценный!.. Сокровище мое, как же я тревожилась о вас. Что я пережила, когда узнала, что ваш конь примчался без седока! И этот Брэндон... Я боялась, что он погубит вас в угоду своему королю.
– Это невозможно, мадам, – целовал ей руки Франциск, все ещё с пластырем на лбу, но уже легко передвигавшийся, разнежившийся от заботы, которую проявляли к нему. – Это невозможно, мадам, – вновь повторил он. – Шарль Брэндон, герцог Саффолкский – истинный женамутье, он не способен пойти на такое коварство. И он мой друг – он спас и заботился обо мне.
– Что, однако, не мешает ему оставаться вашим врагом, – резко прервала его мать.
Луизу раздражала установившаяся дружба меж сыном и англичанином, но Франциск снисходительно относился к её нападкам. Мать, как всегда, преувеличивает. Саффолк не предал его на турнире, спас во время охоты, не оставил, когда все остальные охотники затерялись и отстали. Пусть лучше его мать подумает, что случилось бы с ним, окажись он, раненый, один в лесу, да ещё подле разъяренного кабана! Луиза перевела разговор на иные темы. Она сообщила ему последние новости из Парижа: Людовик совсем плох, и Франциску следует вернуться, чтобы как наследнику находиться подле умирающего государя. Саффолка же следует удержать подальше, желательно оставить здесь, в Амбуазе, в обществе Жанны Лекок.
– Так и сделаем, – улыбнулся Франциск. – Кстати, Шарль Брэндон признался мне, что неравнодушен к чарам сией дамы. Нам следует только подтолкнуть их друг к другу.
И он велел устроить зажигательный бал-маскарад, посвященный любви. Сообщая о нем своей сестре Маргарите, герцог посоветовал ей быть поласковее с мсье де Бониве. Маргарита краснела и отворачивалась. Она любила флирт, галантные ухаживания, но одновременно и ценила свое целомудрие. Она словно своеобразно хранила верность брату, не решаясь дать волю иным чувствам, считая, что вокруг нет никого столь же яркого, блистательного и великолепного, как её восхитительный Франциск. Жанна же, проглотив обиду на Брэндона, просто пошла в наступление.
С неба, по-прежнему затянутого свинцовыми тучами, вновь пошел снег. В большом зале Амбуаза велели разжечь все шесть каминов, расставили столы с угощениями, придворные нарядились в экстравагантные маскарадные костюмы. Играла музыка и, несмотря на пронизывающий холод снаружи, в замке царило тепло и веселье. С дамских плеч соскальзывали лифы, при свете огней из-под масок сверкали лукавые глаза, вина кружили головы...
Брэндон то и дело танцевал с мадам Дизоме. На ней было малиновое платье (тоже цвет Мэри!), пухлые губы подкрашены в малиновый тон – под цвет платья и полумаски, а светлые волосы Жанна по манере королевы уложила в золотую сетку. Чарльз невольно отметил, что на Мэри она сегодня была похожа, как никогда. Но юная королева никогда не обладала столь соблазнительными манерами, как эта опытная охотница на мужчин.
– Сударь, – прошептала Жанна, – я должна попросить у вас прощения за свою навязчивость в прошлый раз. Я повела себя безрассудно, позволив чувствам взять верх над благоразумием. Умоляю, скажите, что больше не гневаетесь на меня!
Он медленно поднес её руку к губам, поцеловал, не сводя с её лица своих синих глаз.
– Это я должен просить у вас прощения, прекрасная дама, за свою холодность к вам. Милая Жанна, вы очень красивы, и на свете нет ничего проще, чем потерять от вас голову. Можете считать это моим признанием. А теперь я должен покинуть вас. Кажется, Маргарита Алансонская делает мне знак приблизиться.
Ничего подобного Маргарита не делала, но Брэндону было просто необходимо оставить Жанну. «Не такой уж я юнец, чтобы она так легко поймала меня», – раздраженно подумал он. Но тут же вспомнил, как сам дал понять Франциску, что влюблен в мадам Дизоме. Теперь ему придется переспать с ней! К тому же Жанна, что там говорить, и в самом деле нравилась ему. Но он тут же подумал о Мэри. Чарльз надеялся, что она поймет и простит его роман с этой... И он вновь пригласил Жанну на танец, не желая признаваться себе самому, что не прочь сойтись с ней.