Королева Виктория
Шрифт:
Эта ветреная аристократия перебиралась в город в феврале — к открытию парламентской сессии, поскольку в верхней палате парламента практически все места принадлежали ей. Начинался лондонский сезон с его великосветскими раутами, на которых подыскивали женихов для заневестившихся дочек. Политическая жизнь была совсем не обременительной для благородных лордов. По утрам они прогуливались в парке. Выйдя из парламента, направлялись в свой клуб, где в семь часов вечера ужинали, после чего, если не было никакого бала, появлялись в театре или в опере, а потом возвращались в клуб, чтобы покинуть его лишь на рассвете.
Мода требовала от мужчины, чтобы он много пил. Человек, не способный выпить за ужином две бутылки вина, был плохим сотрапезником. Достижения на этом поприще комментировалось следующим образом: «У этого джентльмена
Азартные игры были не в меньшем почете. Еще в XVIII веке лорд Холланд специально выдавал своему пятнадцатилетнему сыну, Чарльзу Джону Фоксу, крупные суммы денег, «чтобы позволить ему достойно пройти школу игрока». Вокруг столов, обитых зеленым сукном, юные наследники проигрывали или выигрывали целые состояния, не выходя из своей обычной меланхолии. К ипподрому в Ньюмаркете, где высшее общество собиралось трижды в год, прибавился ипподром в Аскоте. Играли в клубах, играли у Уайта, Ватье и Алмака. Иногда партия заканчивалась дуэлью на пистолетах или вульгарной потасовкой. На Бонд-стрит кумиры золотой молодежи Джексон и Анджело обучали всех желающих новому виду боевого искусства под названием «бокс».
С окончанием войны высшие слои общества охватило настоящее безумие. Регент нанял архитектора Джона Нэша, и тот построил для него в Брайтоне «восточный павильон» с куполами, минаретами и красным музыкальным салоном, где он возлежал на подушках эдаким сатрапом. А лорд Байрон, дядя поэта, развлекался в своем замке Ньюстед тем, что, растянувшись на полу кухни, устраивал прямо у себя на животе бега сверчков, которых его милость подстегивал соломинкой, если те двигались слишком медленно. Никто уже почти не удивлялся тому, что леди Холланд во время званого ужина вдруг начинала пересаживать гостей. Еще меньше удивлялись, наблюдая, как знаменитый Веллингтон пытался оседлать на ярмарке деревянного коня или цеплялся за ковер, который тянул за собой по коридору герцог де Фэр и на котором лежало и болтало в воздухе ножками прелестное создание.
Богатый банкир Томас Куттс обожал разгуливать по городу, вырядившись в лохмотья. Лондон, снискавший в последнюю треть XVIII века славу столицы мужской элегантности, вдруг обуяла «страсть к моде». «Денди» состязались друг с другом в экстравагантности. Юный лорд Пальмерстон обожал зеленые перчатки. Лорд Байрон ездил верхом в белой шляпе и светло-сером плаще. Бруммель часами просиживал перед зеркалом и безжалостно мял накрахмаленные полоски муслина и батиста, которые подавал ему лакей, пытаясь найти тот единственный узел, что сделал бы его галстук неподражаемым.
При этом отнюдь не считалось зазорным и неэлегантным произносить при дамах соленые и даже откровенно грубые слова. Каждый джентльмен имел одну или несколько любовниц из высшего общества или дам полусвета. Молодой пэр должен был уметь пить и играть в азартные игры, но помимо этого ему полагалось волочиться за женой своего соседа, а потом, получив свою долю удовольствий, жениться на наследнице солидного состояния или богатой вдове. Адюльтер был обычным делом и никого из этой аристократии, влюбленной в итальянское Возрождение, не шокировал. У лорда Грея было пятнадцать внебрачных детей, а все сыновья леди Оксфорд были похожи на самых симпатичных друзей ее мужа.
Вопреки этой традиции безумный Георг III был первым королем, который никогда не изменял своей жене. Она родила ему пятнадцать детей. Семь его сыновей и пять дочерей были еще живы. Так что, казалось, будущее династии вроде бы обеспечено! Увы, лишь четверо из них вступило в брак и лишь у регента была одна-единственная законная дочь. Заботясь о том, чтобы корона перешла к достойным наследникам, Георг III всех своих детей воспитывал в строгости, он приглашал к ним наставников-немцев и не баловал деньгами. Напрасный труд: погрязшие в долгах принцы весело и на широкую ногу жили со своими любовницами, от которых приживали внебрачных детей. Все они люто ненавидели друг друга, из-за их ссор, капризов и резкой смены настроений политическую жизнь страны постоянно лихорадило.
Регент был безумно влюблен во вдову-католичку Марию Фицгерберт, с которой якобы тайно
Второй сын Георга III — герцог Йоркский — был любимцем отца. Образованный и серьезный, он был назначен главнокомандующим английской армией в войне с Наполеоном, но проявил себя весьма посредственным военачальником, если не сказать — совершенно бездарным. Зато он попытался реорганизовать армию, в которой царила полная неразбериха. К несчастью, его любовница Анна Кларке втянула его в спекуляцию наградами и сильно скомпрометировала. У него не было детей от законной супруги Фредерики, которой он открыто изменял, что странным образом сказалось на герцогине: «Она почти не спала, час-два, не больше. Вставала, одевалась, завтракала в три часа утра, после чего шла гулять со всеми своими собаками и почти никогда не возвращалась домой раньше обеда».
Третий — Уильям, герцог Кларенс — в тринадцать лет пошел служить на флот. «Я хочу, чтобы с ним обращались без всяких церемоний», — потребовал его отец. В 1790 году Уильям влюбился в актрису Доротею Джордан, имел от нее десять внебрачных детей, получивших фамилию Фицкларенс, и жил с ними в Буши-хаусе, обремененный огромными долгами.
Четвертый — герцог Кентский, будущий отец Виктории — был «далеко не худшим в этой компании, но внешне малосимпатичным». Он был толстым, с редкими волосами и крашеными бакенбардами, отец и братья ненавидели его за лицемерие. Веллингтон прозвал его «капралом» за то, что тот мнил себя великим стратегом и хвастался своими победами в Канаде, на Антильских островах и в Гибралтаре, а служившие под его началом солдаты терпеть его не могли. Он семь лет провел на военной службе в Германии, где стал ярым приверженцем железной дисциплины, которую пытался насаждать в своих войсках. За малейшую небрежность в ношении формы его провинившиеся подчиненные получали по сто ударов кнутом. Солдаты бунтовали и дезертировали. Одному несчастному, которого поймали в какой-то канадской таверне, всыпали девятьсот девяносто девять ударов кнутом. Другого приговорили к смерти и перед казнью заставили его, облаченного в саван, пройти за собственным гробом по улицам Оттавы. Герцог гарцевал на коне во главе маленькой процессии. В 1803 году, после последнего бунта его солдат в Гибралтаре, его отозвали в Англию, и он удалился в свое имение в Илинге, где жевал и пережевывал свои военные поражения в компании старой любовницы, француженки по имени Жюли де Монжене де Сен-Лоран.
В пику своему брату-регенту, он демонстрировал либеральные взгляды, посещал салоны вигов и богатейшего промышленника, увлекшегося идеями социализма, Роберта Оуэна. Правда, злые языки утверждали, что в Оуэне его интересовали не столько передовые идеи, сколько кошелек, в который герцог, настоящий мот, без конца запускал руку. Его долги были столь велики, что в августе 1816 года он был вынужден бежать от кредиторов в Брюссель.
Оставались еще три сына: герцог Суссекский, великий магистр франкмасонов, имевший двоих детей от леди Августы Мюррей, брак с которой так и не был признан. Герцог Камберлендский, худший из всех со своим черепом головореза, сплошь покрытым шрамами от ран, полученных на войне. И, наконец, герцог Кембриджский, ничем не примечательный и неженатый. Что касается дочерей, то все они, по велению отца, жили в строгом затворничестве. Трем из них все же удалось выйти замуж, но их дети умирали в младенчестве. София в 1800 году родила сына от старого конюшего своего отца, но никто никогда не видел этого бастарда, чье появление на свет переполнило чашу терпения Георга III и окончательно помутило его рассудок.