Королева Виктория
Шрифт:
Не меньшее восхищение вызывали у нее книги сейчас уже мало известного американского писателя Фрэнсиса Кроуфорда, в особенности его роман «Джакуззара» и, еще больше «Карлеоне». Последний роман был написан в Риме, и Мари Маллет читала его королеве в 1898 г., то есть вскоре после его выхода в свет. «Я почти закончила читать королеве «Карлеоне», — говорила миссис Маллет мужу, — и она была так взволнована этой историей, как может волноваться только девушка восемнадцати лет! Так приятно читать книги таким отзывчивым людям. Я получила от этого огромное удовольствие».
63. ПИСАТЕЛИ
«Невозможно представить себе более деликатную и вежливую женщину».
Прочитав знаменитое
Правда, он был как-то странно одет, но это вполне соответствовало его поэтической натуре и образу жизни». Разумеется, речь зашла о принце Альберте, и Теннисон сказал королеве, что из него получился бы прекрасный король. При этом на его глаза навернулись слезы. Расчувствовавшись, королева спросила, может ли чем-нибудь помочь ему. Он ответил, что ни в чем не нуждается, но был бы признателен ее величеству, если бы она пожала руки его сыновьям. Этот жест, по его мнению, мог бы помочь им «сохранить лояльность монархии в грядущие нелегкие времена».
Вскоре после этого королева принимала у себя известного американского поэта Генри Лонгфелло, однако эта встреча оказалась не столь успешной. В ходе беседы королева сделала гостю несколько комплиментов, на что тот ответил, что чрезвычайно удивлен тем, что его знают и почитают в Англии. «О, можете не сомневаться в этом, мистер Лонгфелло, — поспешила заверить его королева, — вы действительно хорошо известны в нашей стране. Все мои слуги читают вас». Это очень расстроило гостя. «Иногда я просыпаюсь ночью, — вспоминал он, — и долго думаю, был это действительно комплимент или хорошо продуманное пренебрежение». А Оскар Уайльд, которому Лонгфелло рассказал эту историю, заметил впоследствии, что это был «упрек ее величества в тщеславии поэта».
Кроме того, королева изъявила большое желание встретиться с Чарльзом Диккенсом, который еще в свои молодые годы поразил друзей совершенно неожиданным заявлением, что по уши влюбился в королеву, недавно отметившую двадцать первый год рождения. Он доказывал всем, что черты королевы напоминают ему Мэри Хогарт, его любимую невестку. В своих многочисленных письмах он часто писал, что готов умереть за королеву, что дало основания для слухов о том, что он действительно сходит с ума от безответной любви. Он рассказывал друзьям, что часто бродит в гордом одиночестве вокруг Виндзорского дворца и с «разбитым сердцем наблюдает за освещенными окнами королевской спальни»,готовый броситься на землю от горя и печали. Он хотел, чтобы его забальзамировали и «положили на триумфальную арку Букингемского дворца, когда королева находилась в городе или прикрепили на северо-восточной части Круглой башне, когда она проживает в Виндзоре».
С тех пор его отношение к королеве нисколько не изменилось. Даже во время революции 1848 г. в Европе, когда Диккенс объявил себя республиканцем, он был безумно счастлив видеть королеву на театральном представлении «У каждого своя причуда» в Королевском театре или на благотворительных вечерах в Девоншир-Хаус. В последнем, кстати сказать, был любопытный случай, когда Диккенс запретил актеру курить трубку на сцене, как было указано в сценарии, а только делать вид, что курит, потому что королева, как он сказал, «не выносит табачного дыма».
Это представление имело большой успех, и королева громко аплодировала актерам и больше всего «Чарльзу Диккенсу (выдающемуся автору)». Более того, она очень хотела посмотреть постановку пьесы Уилки Коллинза «Вечная мерзлота» и с этой целью изъявила готовность предоставить Диккенсу комнату в Букингемском дворце. Однако тот отказался от столь лестного предложения, сказав при этом, что, поскольку его дочери еще не были представлены при дворе, он не хочет, чтобы они появились там в качестве актрис. Отказался он и от другого предложения королевы познакомиться с ним после исполнения пьесы, специально поставленной для нее в выставочной галерее на Регент-стрит.
«Моя дорогая королева, — писал Диккенс своему другу Джону Форстеру, объясняя причины отказа подчиниться ее монаршей воле, — была настолько очарована (этим спектаклем), что пригласила меня к себе, чтобы выразить свою благодарность. Я ответил, что еще не успел снять свой театральный костюм и поэтому она должна извинить меня. Через некоторое время она снова послала за мной, сказав при этом, что «мой костюм будет гораздо менее смешным, чем мой отказ предстать перед ней». Я поблагодарил ее за приглашение, но все же отказался появиться перед ней в чужом театральном костюме».
И только в марте 1870 г., незадолго до смерти, Чарльз Диккенс приехал к королеве в Букингемский дворец. И хотя он плохо себя чувствовал и пришел с распухшей ногой, она так и не пригласила его сесть. И к тому же сама стояла, опершись на спинку дивана, и в течение полутора часов расспрашивала писателя о его делах [86] . Она сказала, что никогда не слышала, как он сам читает отрывки из своих произведений, и намекнула, что с удовольствием послушала бы «Рождественскую сказку» в его исполнении. Диккенс на это ответил вежливым отказом, выразив сожаление, что не может сделать этого, и объяснив, что для публичного чтения ему требуется самая разношерстная аудитория. После этого она спросила его о поездке в Америку, обратив особое внимание на обслуживание в гостиницах, дороговизну продуктов питания и особенности американского образования. В конце беседы она поинтересовалась, что снилось Линкольну в ночь перёд убийством в театре. Когда Диккенс собрался уходить, королева преподнесла ему экземпляр своей книги «Листы из журнала о нашей жизни в Шотландии» с собственноручно сделанной записью: «От самого скромного из писателей самому великому из них». После этого она попросила прислать полное собрание его сочинений, заявив при этом, что с удовольствием прочитает их. Диккенс смутился от такой просьбы и пообещал, что пришлет ей специально подобранное собрание своих наилучших работ с дарственной надписью.
86
Чарльз Диккенс не последовал примеру Томаса Карлейля, который за год до этого получил аудиенцию у королевы и без колебаний уселся на стул, сославшись на свою старческую немощь. Позже он вспоминал, что королева показалась ему «маленькой леди с парой добрых, ясных и необыкновенно умных глаз... все еще выглядящей молодой... хотя и слишком полной. У нее прекрасный низкий и. мягкий голос... Невозможно представить себе более деликатную, вежливую женщину, совершенно лишенную аристократической спеси, нежную, необыкновенно искреннюю, простую в общении и довольно привлекательную. И несмотря на все это, она всегда дает понять собеседнику, что она королева. Она не идет к вам, а плывёт, как будто скользит на коньках по паркету, и с милой улыбкой наклоняет голову в приветствии».
Королева осталась довольна этой встречей. Писатель показался ей «чрезвычайно милым, с приятным голосом и великолепными манерами». А она произвела на него впечатление «весьма застенчивой» женщины, которая, как он говорил своей невестке, обладает «манерами молоденькой девушки».
А Томас Карлейль показался королеве довольно «странным, почти эксцентричным старым шотландцем с тягучим и слегка меланхолическим голосом, подчеркивающим его шотландский акцент. Он всячески выпячивал роль Шотландии и говорил о неизбежной деградации всего остального мира».