Королева Виктория
Шрифт:
Поскольку это было творение принца Альберта, королева Виктория ни слова не сказала против архитектурных особенностей нового Балморала или его интерьера. Все в этом «очаровательном» доме нравилось ей: «комнаты казались большими и светлыми, а мебель представлялась пределом совершенства».
Комнаты этого дома действительно были большими и светлыми, а огромные окна давали возможность наслаждаться прекрасным видом, однако многие достопочтенные гости были крайне удивлены странным орнаментом, громоздкими клетчатыми шторами, шотландской обивкой мягкой мебели, клетчатыми коврами и другими шотландскими мотивами. По словам лорда Кларендона, все это напоминало ему «что-то ослиное». Высказался на этот счет и лорд Роузбери, который считал, что гостиная в Осборне является самой безобразной из всех, которые ему доводилось видеть. Но когда он побывал в Балморале, ему пришлось изменить свое мнение в пользу этого поместья. «Все орнаменты здесь, — писал лорд Роузбери, — выполнены в строгом шотландском стиле, а шторы и занавески похожи на клетчатую одежду Стюартов. Эффект от этого получается не очень хорошим» [28] .
28
«Вкус
Владельцы этого дома тоже не избежали определенной «шотландизации», как и сам Балморал. Со временем королева стала говорить с легким шотландским акцентом, чтобы лучше соответствовать своему шотландскому окружению? причем делала это так искусно, что вызвала удивление даже у своих придворных дам. Мужчины в ее доме стали постепенно носить килт, а принц Альберт даже купил специальный кельтский словарь, а потом придумал собственный клетчатый шотландский узор, который называл «викторианским» или «балморальским». Мода на все шотландское коснулась и пищи. На завтрак, как правило, подавали шотландские блюда, включая овсяную кашу, а на обед и даже на ужин копченое мясо. А вечером в столовой собирались шотландские музыканты, которые усердно исполняли на волынках национальные шотландские мелодии. Причем так громко, что, по словам одной из фрейлин, можно было оглохнуть. Через некоторое время Балморал приобрел какой-то странный запах, который хозяева называли специфически шотландским, а другие придворные, а также внучки королевы предпочитали называть «причудливой смесью горелого дерева, кожи, ковров и оленьих голов».
А лорд Кларендон жаловался на то, что дом королевы слишком плохо отапливался и там всегда холодно. У него даже ноги мерзли во время ужина, а в гостиной, по его словам, стоял жуткий холод, поскольку дров в камине было чрезвычайно мало, а королева, но его предположению, очень опасалась пожара, который может произойти по причине большого огня в камине.
Любопытно, что даже русский царь Николай II обратил внимание на низкую температуру в доме королевы и сказал, что в нем холоднее, чем в Сибири. А Мэри Понсонби, как и герцог Веллингтон в Виндзоре, могла согреться только в постели под толстым одеялом. Все остальные гости также обратили внимание, что королева, известная своей невосприимчивостью к холоду, часто открывает настежь окна, причем даже в самые морозные дни, а во всех комнатах дома находятся термометры, которые измеряют температуру воздуха. Не менее странной казалась также склонность королевы топить в доме исключительно дровами из леса, а не газом или углем, к которым она относилась с «нескрываемым предубеждением» [29] .
29
«Позже королеву все-таки убедили в целесообразности и эффективности освещения газом Букингемского и Виндзорского дворцов. Однако до своих последних Дней в Балморале королева предпочитала свечи, так как считала их соответствующими древним обычаям и создающими в доме особый уют. В конце жизни королевы Сара Тули вспоминала, что королева «никак не соглашалась на внедрение электрического освещения в своих королевских покоях и до конца сопротивлялась попыткам провести его». («The Personal Life of Queen Victoria», 1900, 266). И все же, несмотря на отчаянное сопротивление королевы, электричество было проведено в 90-х гг. XIX в. не только в Букингемском и Виндзорском дворцах, но и в Балморале. «Оно очень хорошо освещает комнаты, — писала леди Литтон, — однако королева не любит электрического освещения, так как ей кажется, что слишком яркий свет вредит ее глазам и что в гостиной электрический свет сделан не совсем хорошо» («Lady Litton's Court Diary», 1961, 142).
Маркиза Далхаузи, которая привыкла к жаре в Индии, где ее муж много лет служил генерал-губернатором, говорила, что «еще никогда не видела более неудобного и неуютного дома, чем Балморал». Такого же мнения придерживался и лорд Роузбери. «Королева в собственном доме, — говорил он, — совершенно не похожа на конституционного монарха. Она не позволяет членам своей семьи (или по крайней мере своим придворным, насколько мне известно) зажигать камин в это время года (сентябрь)».
Министры тоже не любили этот дом, и не только потому, что им приходилось по первому зову королевы проделывать столь далекий путь, но прежде всего потому, что они чувствовали себя крайне неуютно в этом доме. «Управляя правительством страны на расстоянии шестисот миль от метрополии, — жаловался позже премьер-министр Дизраэли, хотя конечно, не самой королеве, — она фактически удваивает усилия кабинета министров». Однако королева оставалась глуха к упрекам, что слишком много времени проводит в Шотландии. А лорд Солсбери, который не давал себе труда «скрывать свое негативное отношение к этому дому», всегда был очень рад поскорее убраться оттуда. Он, так же как и Дизраэли, внимательно прислушивался к советам врачей находиться в теплом помещении и не подвергать себя опасности. А личный секретарь королевы сэр Генри Понсонби неоднократно отмечал, что «по сравнению с этим домом любой другой частный дом кажется мне совершенно комфортным и уютным» [30] .
30
Разумеется, домашняя прислуга в замке Балморал имела гораздо больше оснований для недовольства своим положением и состоянием дома, чем члены кабинета министров, придворные или другие высокопоставленные гости королевы. «Низшие слуги
23. ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ
«Он боялся своего отца».
Когда 28 сентября 1853 г. королева Виктория заложила первый камень в фундамент нового замка Балморал, ее наследнику исполнилось одиннадцать лет. К тому времени спокойствие и невозмутимость, свойственные ему в ранние годы, давно уже испарились. После пяти лет он стал быстро меняться, и далеко не в лучшую сторону. Леди Литтлтон, которую в это время стали называть просто Лэддл, часто жаловалась королеве, что мальчик «совершенно не хочет учиться» и требует к себе больше внимания, чем прежде. «Он стал нетерпеливым, капризным, постоянно вмешивается в разговоры взрослых, набирается под стол, разбрасывает книги и вообще делает все возможное, чтобы только не заниматься учебой».
Его отец принц Альберт ни тогда, ни потом не скрывал, что его любимым ребенком была принцесса Виктория, а не принц-наследник. Когда отец входил в детскую комнату, а делал это он довольно часто, то сначала всегда обращал внимание на старшую дочь и с умилением наблюдал за ее поведением, а по отношению к сыну вел себя более сдержанно и с нескрываемым неудовольствием. Королева, судя по всему, также предпочитала чаще иметь дело с остроумной, развитой дочерью, чем с трудным сыном, и проводила с ней больше времени. В высших слоях общества уже давно стали циркулировать слухи, что королева совершенно равнодушна к своему старшему сыну, а Чарльз Гревилл утверждал даже, что это не просто равнодушие, а довольно стойкая «антипатия к наследнику, которая уже успела пустить глубокие корни». Поговаривали также, что, по мнению королевы, ее сын был «глупым мальчиком». Он начал заикаться, а его сестра постоянно дразнила его, подшучивала над ним и тем самым часто доводила до состояния детской истерики. Однажды вечером, когда детей позвали в комнату родителей, они «ужасно подрались», а на следующий день их разделили и провели с ними назидательную беседу. Однако позже они снова сцепились и после этого долго не разговаривали друг с другом.
Ситуация значительно ухудшилась, когда в королевской семье родились другие дети, которые тоже Оказались более способными и умными, чем принц Уэльский. Так, например, когда ему исполнилось шесть лет, всем стало ясно, что его обгоняет даже принцесса Алиса, которая была на восемнадцать месяцев младше своего старшего брата и уступала по развитию старшей сестре Виктории. Королеве Виктории оставалось лишь лелеять надежду на то, что со временем мальчик подрастет, возмужает и, может быть, поумнеет. А между тем она всеми силами старалась уделять детям много времени и была, по словам леди Литтлтон, довольно строгой матерью, которая всегда находила больше слов для упреков, чем для поощрения. Она зорко следила за тем, чтобы придворные и воспитатели не давали детям никаких поблажек и прививали им такие ценные, по ее мнению качества, как простота, неприхотливость и уважение к старшим. Другими словами, королева хотела видеть своих детей «простыми, доступными и совершенно домашними». Она не без оснований считала, что ее дети должны полностью «соответствовать своему статусу и быть готовыми к любому общественному положению, вне зависимости от того, будет оно высоким или низким». А главной причиной всех бед современного ей мира королева считала «высокомерие, вульгарность и противоречащую истинному христианству гордыню». Именно поэтому их воспитывали в простой обстановке и даже еду готовили самую обычную, без каких бы то ни было королевских излишеств. Более того, младшие дети в семье вынуждены были донашивать ту одежду, которая досталась им от старших.
И все же, несмотря на свою строгость по отношению к детям, королева часто играла с ними, танцевала с принцем Уэльским кадриль, а в теплые летние вечера она отправлялась с сыном на пешие прогулки, во время которых пыталась помочь ему догнать по умственному развитию своих сестер. А когда дети играли в домашних спектаклях; королева с неусыпным вниманием наблюдала за действиями сына и часто помогала ему в выборе того или иного костюма. Иногда она неожиданно объявляла выходной день, и тогда все вместе отправлялись на пикник или плавали на лодке. «Дети, — пришла к заключению королева, — конечно, являются источником недовольства и разочарования, но в то: же самое время доставляют родителям немало радости и ярко освещают их жизнь». Однако она признавала, что не получает от общения с детьми никакого «особого удовольствия» и только в исключительных случаях находит с ними общий язык по самым сокровенным вопросам. Очень часто королева играла с детьми вовсе не из-за любви к ним, а просто из чувства материнского долга. Когда принц Альберт находился вдали от дома, королева и вовсе переставала обращать на них внимание, и тогда детям казалось, что «жизнь во дворце полностью прекратилась».
Поначалу двое старших детей обучались отдельно от остальных, и при этом особое внимание уделялось таким предметам, как английский язык, арифметика, история, правописание и география. Помимо этого каждый день в течение часа дети изучали немецкий и французский языки, что считалось совершенно необходимым для принцев королевской крови. Что же касается религиозного воспитания, то королева занималась этим только со старшей дочерью и совершенно игнорировала необходимость подобного воспитания для сына. Правда, сама она не находила достаточно времени для бесед на религиозные темы и предпочитала поручать это более сведущим людям. При этом напоминала священникам и воспитателям, что у детей должно выработаться надлежащее «уважение к Богу», основанное не на страхе перед ним, а на благоговении и почитании.
Однажды в королевской семье возник спор относительно того, как именно должны дети возносить молитву Богу — на коленях или в любом другом положении, даже лежа в кровати. Королева проконсультировалась с принцессой Феодорой, и та совершенно откровенно сказала, что обязательное требование совершать молитву на коленях представляется ей «абсурдным и не имеющим никакого отношения к истинной вере в Господа». Такого же мнения придерживался и принц Альберт, который считал молитву на коленях «характерной чертой английской религиозной традиции». А вот леди Литтлтон даже мысли не допускала, что молиться можно как-то иначе. Для нее молитва на коленях была самым важным требованием религиозного воспитания человека. Именно поэтому принц Альберт вынужден был уступить ее требованию, поскольку считал, что дети должны быть англиканцами и стало быть, воспитаны в соответствии с давними традициями и предрассудками англиканской церкви.