Королева Виктория
Шрифт:
Королева в это время еще не пришла в себя после рождения шестого ребенка — принцессы Луизы — и пребывала в жутком состояний послеродовой депрессии, часто впадала в отчаяние, билась в истерике и была слишком напугана предстоящими событиями. Именно поэтому она без колебаний согласилась с предложением герцога Веллингтона. Тем более что к этому времени почти все фонари королевского дворца уже были разбиты возмущенными толпами людей, которые собирались возле Букингемского дворца и громко скандировали: «Да здравствует республика!» Виктория даже представить себе не могла, что произойдет, если мимо ее дворца пройдут тысячи людей, направляясь к зданию Вестминстера. По словам принца Альберта, лидеры чартистов ведут себя «безответственно», пользуются «секретными сигналами» и поддерживают связь между своими сторонниками в разных городах с помощью почтовых голубей.
Утром 8 апреля 1848
Герцог Веллингтон распорядился, чтобы в город ввели войска с девятью тысячами солдат и укрыли их подальше от глаз демонстрантов, опасаясь, что, увидев на улице военных, демонстранты могут устроить уличные беспорядки и даже восстание. В целом же за порядком в Лондоне зорко наблюдали 170 тысяч специальных констеблей, готовых в любую минуту вмешаться, если ситуация станет выходить из-под контроля.
Однако вся эта грандиозная подготовка к возможному восстанию оказалась излишней. Марш демонстрантов прошел «на удивление мирно», а «предполагаемая трагедия, — как остроумно заметил Чарльз Гревилл, — быстро обернулась трагикомическим фарсом». «Фергюс О'Коннор — ирландский политический деятель, журналист и один из лидеров чартистского движения — строго-настрого предупредил демонстрантов, чтобы они никоим образом не провоцировали беспорядки и сражу же покинули столицу после вручения парламенту петиции. Демонстранты подчинились этому приказу и в хорошем настроении ушли из Лондона. Таким образом, весь их революционный пыл мгновенно иссяк... Однако демонстранты были довольны результатами демонстрации, так как не без оснований полагали, что для правящих кругов сие станет хорошим уроком на будущее. Кроме того, эта демонстрация должна была оказать громадное влияние на многие зарубежные страны и открыть им, что королевство стоит на прочном и монолитном фундаменте, который не так-то просто разрушить. Мы всему миру продемонстрировали свою силу и решимость отстоять идеалы закона и порядка. Это ли не яркое свидетельство нашей твердой уверенности в том, что любое восстание встретит решительный отпор со стороны сил порядка и справедливости, поддержанных объединенными усилиями всех классов и слоев общества».
Королева не скрывала своего облегчения в связи с тем, что рабочие, поначалу обманутые лидерами, профессиональными агитаторами и даже «преступными элементами», все же по поддались на провокации и сохранили лояльность монархии и правительству. Пять месяцев спустя, когда несколько лидеров чартистского движения были арестованы и предстали перед судом по обвинению в подготовке восстания, во время своей тронной речи на открытии очередной сессии парламента 5 сентября 1848 г. королева торжественно объявила: «Все наши политические институты выдержали чрезвычайно серьезное испытание на прочность и доказали свою жизнеспособность... Многие пытались подорвать доверие народа к монархии и правительству, однако потерпели сокрушительное поражение. Мой народ впервые ощутил все те преимущества порядка и безопасности и полностью разрушил злые замыслы организаторов и вдохновителей преступных беспорядков». А через четыре месяца она писала королю Леопольду: «Я еще раз пишу вам в этом ужасном году... Но не могу подвергать себя или свою страну страшному испытанию... Напротив, я благодарна всем тем событиям, которые произошли здесь за последнее время».
Несмотря на все это, Королева была готова согласиться с принцем Альбертом, который доказывал ей, что среди участников чартистского движения встречалось немало действительно бедных и обездоленных людей, нуждающихся в максимальной помощи и поддержке со стороны государства. В течение первых двух недель после краха чартистского движения в апреле 1848 г. в Осборн был приглашен лорд Эшли, обсудивший с принцем Альбертом положение бедняков в стране. За несколько лет до этого принц Альберт написал лорду Эшли письмо, поздравив его с речью, в которой тот предложил ликвидировать женский и детский труд на угольных шахтах или хотя бы ограничить разумными пределами. Принц заверил лорда Эшли, что королева находится полностью на его стороне и «глубоко симпатизирует» попыткам хоть как-то улучшить положение трудящихся.Во время этой знаменательной беседы в Осборне лорд Эшли вновь обратился за помощью к монархии и посоветовал королевской семье на практике продемонстрировать свои симпатии к бедным и нищим людям. В частности, он предложил королеве и принцу посетить некоторые районы Лондона южнее Стрэнда и своими глазами посмотреть на те жалкие лачуги и хижины, в которых ютятся тысячи бедняков. Принц Альберт последовал его совету, а потом с помощью королевы подготовил речь, тщательно отрепетировал ее и выступил в Экзетер-Холле перед огромной аудиторией. В этой речи он вновь обратился к состоятельным и образованным классам общества с предложением оказать посильную помощь нуждающимся и поддержать те меры правительства, которые направлены на улучшение их материального положения. А правительство страны он призвал уделять больше внимания беднякам и не жалеть усилий для оказания реальной помощи тем, кто в силу каких-то обстоятельств не может самостоятельно обеспечить себе достойную жизнь.
Королева считала маловероятным, что премьер-министр ее правительства, который резко выступал против посещения принцем Альбертом трущоб в южной части Лондона, с энтузиазмом воспримет советы ее мужа. И чем больше она встречалась с лордом Джоном Расселом, тем больше сожалела об уходе прежнего главы правительства, ее «верного и доброго друга» сэра Роберта Пиля.
26. «ПЭМ УВОЛЕН»
«Легкомыслие этого человека просто непостижимо».
Лорд Джон Рассел — третий сын шестого герцога Бедфорда — был худощавым человеком маленького роста, причем настолько маленького, что едва возвышался над королевой, которая считала его до невозможности упрямым, чрезмерно самоуверенным и лишенным малейшего изящества. «Он, может быть, был бы лучшим собеседником, — отмечала королева, — если бы хоть чем-то интересовался, кроме Конституции 1688 г. и себя самого». Хуже этого было только то, что он не хотел или не мог обуздать или хотя бы поставить на место своего неугомонного министра иностранных дел лорда Пальмерстона.
Месяц за месяцем королева и принц Альберт посылали премьер-министру свои жалобы на поведение министра иностранных дел, который по-прежнему продолжал передавать королеве черновики важных дипломатических депеш, в то время как эти депеши уже были отправлены по назначению. Пальмерстон охотно соглашался со всеми замечаниями королевы, а потом самым наглым образом игнорировал их в своей деятельности, не обращая никакого внимания на ее протесты. То же самое можно сказать и о тоне обращений к иностранным государствам. Из-за этого в одном случае испанское правительство выслало британского посла из Мадрида, а во втором — скандал разразился из-за того, что в депеше министра иностранных дел королеву изобразили в виде женщины, которая «недостойна настоящего джентльмена».
Королева призналась своему врачу, что ей становится плохо, когда она читает такие вещи. В январе 1849 г. министр иностранных дел зашел так далеко, что стал поставлять оружие и боеприпасы повстанцам Италии, которые сражались под руководством Джузеппе Гарибальди против законного правительства короля Фердинанда II. Королева сразу же заявила, что это своеволие министра перешло всякие мыслимые границы и что именно она должна нести всю ответственность за подобные действия.
При этом королева еще раз заявила премьер-министру, что рано или поздно настанет такой день, когда она потребует сместить министра иностранных дел. Поэтому спросила, может ли он поскорее подыскать ему замену, а также поинтересовалась, нельзя ли отправить его в Ирландию в качестве лорда-губернатора. Рассел нехотя согласился с этой идеей и спросил, есть ли хоти какая-то возможность возвести Пальмерстона в графское достоинство и наградить его орденом Подвязки в качестве компенсации за потерю должности.
Вскоре после этого лорд Пальмерстон согласился принести свои искренние извинения за допущенные ошибки, и был оставлен на посту министра иностранных дел. Тем более что Англия оказалась на грани войны на Балканах после того, как греческие православные экстремисты дотла сожгли дом еврейского купца дона Дэвида Пасифико — португальского генерального консула в Афинах. Дон Дэвид Пасифико прислал королю Греции совершенно абсурдный счет в размере 80 тысяч фунтов за причиненный ущерб. Греческое правительство, естественно, отвергло его притязания, но поскольку он родился в Гибралтаре, то, стало быть, являлся британским гражданином и именно поэтому обратился за помощью в Лондон.